Наталья Иртенина - Аут
Обзор книги Наталья Иртенина - Аут
Наталья Иртенина
Аут
Посвящаю этот роман будущему моей страны.
Из Бездны в Мир пробиты черные дыры, каждая из которых называется личным сознанием.
(Л.Н.Гумилев. «Этногенез и биосфера Земли»)Время – единственная река, которая никуда не течет. Будь иначе, ходока во времени ждали бы сплошные хронологические катаклизмы. Например, троянский конь мог бы быть заселен парнями спецназа и подарен татарам царем Иваном Грозным, осаждающим Казань.
Но в стоячих водах времени все нерушимо держится на своем месте и пребывает в неизменности…
Глава предваряющая
Возле купальни убогих, что у Овечьих ворот, необычайная суета и толпление. Такого не бывает даже внутри самой купальни, когда спускается к воде Ангел и растревоживает ее. Тогда из крытых галерей вкруг купальни выползают на свет больные и немощные. Хромая, ковыляя, торопясь, они устремляются к воде. Купель бурлит волнами и исходит теплым паром. Первые шагнувшие в воду, принявшую Ангела Господня, получают исцеление.
Суета проникает под крышу и тут же затихает. Хромые, увечные, расслабленные, трясущиеся, скорченные, изъязвленные жадно смотрят на человека, идущего впереди толпы. В пестром многолюдье смешались оборванные простолюдины и образованная знать в богатых одеждах и расшитых золотом поясах. Сопровождаемый этим собранием человек высок ростом и шагает твердо. На нем бедняцкая рубаха и накидка через плечо. Он останавливается перед лежащим в тряпье стариком и что-то спрашивает. Старик из последних сил тянет шею и трясет бородой, кивая. Из высохшей глотки слова выкатываются с трудом. Высокий снова говорит. И старик – лежавший на вонючем тряпье возле Овчей купели невесть сколько лет – встает, сгребает жалкую постель свою и идет к выходу. Толпа расступается, пропуская его.
И тогда стихшая было суета растекается с новой силой по всему переходу. Страждущие, уразумев дело, сползаются к высокому и окружают его. Он смотрит на них, и взгляд его замирает на лице тощего, покрытого язвами. «Возвращайся к себе домой», – говорит высокий. Тощий оглядывает себя – плоть его очистилась, язвы затянулись.
Но только двое знали, к кому истинно обращены были эти слова: высокий и другой, чужой, смотревший на него глазами тощего. Сказанные негромко, они с силой швырнули этого другого прочь, через два десятка сотен лет, в год 2097-й от Рождества Того, Кто произнес их…
Часть I
Глава 1
2058 г. Где-то в северной части провинции Ирландия
Гроза была несильной и не должна было продлиться долго. Но у «тарелки» Кварка настроение портилось и от менее неприятных событий. Она начинала ипохондрить, жаловаться на ревматизм узлов, требовать профилактического осмотра в стационаре. И вообще отказывалась признавать в Кварке высшее разумное существо, наделенное правом приказывать. Обыкновенно это случалось от жары, от дождя, туманов, повышенного радиационного фона, воздушных транспортных пробок, количества пассажиров больше трех, собак и младенцев на борту, а также после появления в сети новой игры для псевдоличностей. Смягчить непреклонность Самсона в таких ситуациях могла лишь женщина (не уродина), поскольку это искусственное создание мнило себя мужчиной и усвоило себе повадки бывалого бабника. Кварк завидовал тем, у кого «тарелка» выбрала женскую ипостась и млела от ласки. С такими жить было проще.
В эту ночь женщины у него под рукой не нашлось – слишком далеко залетел, пытаясь сбежать от собственного страха. Наоборот, присутствовало отягчающее обстоятельство – младенец на заднем сиденье, завернутый в первую попавшуюся тряпку и ладно бы орущий – так нет же, молчит, ублюдок, только кряхтит по-щенячьи и смотрит в спину Кварку белыми, слепыми глазами. Тот не оглядывался на младенца, но хребтиной чувствовал его мутную, белесую, жуткую незрячесть.
Из этого белого сочились в задубевшее нутро Кварка страх и омерзение, гнавшие его вперед, в темноту, под удары молний, на край света.
– Не полечу! Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит, – лил свои сопли Самсон, летя на малой высоте. – Меня закоротит. Вода зальет мои схемы. Мембраны отсыреют. Движок чихать начнет… Ну вот. Я же говорил!
Движок и в самом деле чихнул раз, другой. В тихом гудении, угадываемом за раскатами грома лишь по едва заметной вибрации, наметились сбои.
– Начинаю аварийную посадку! – патетически взвыл Самсон и изобразил на экране нижнего обзора местный ландшафт, освещенный лазерными прожекторами машины. Под ними был дремучий лес, ощетинившийся, как копьями, верхушками хвойных деревьев.
– Только попробуй, корыто гангренное, – заорал Кварк, беря управление на себя. – В утиль сдам!
– А летать будешь на крылышках? – не без ехидства спросил Самсон, вытворяя в воздухе пируэты неповиновения. – На ангельских?
– К дьяволу крылышки, скотина микрочастотная, – рычал Кварк, вдавливая ладонь в сенсорный планшет. – Новую куплю!
– Не купишь. Куда тебе! Ты даже меня в приличный санаторий устроить не можешь, – жалобно язвил Самсон.
На «санаторий» Кварк действительно скупился. Еще бы не скупиться. В стационарах техобеспечения персонал услужливо избаловывает машины до такой степени, что хозяевам потом приходится вправлять своим «тарелкам» мозги всеми подручными средствами. Вплоть до прямого физического насилия.
– А мне, между прочим, на пенсию уже скоро, – продолжал ныть Самсон. – Другие хозяева свои старые машины холят и лелеют, пансион им обеспечивают, чтоб за ними ухаживали хорошенькие задастые техсестры в этих… в таких возбуждающих комбинезонах… Все, умираю! – заявил он вдруг и стал падать.
Падение, впрочем, было плавным и точно рассчитанным. Движок продолжал насморочно чихать, и Кварк ничего не мог поделать с туполобой, упертой техникой, которой дано право в экстренных ситуациях не подчиняться хозяину ради спасения человеческой жизни.
Кварк подозревал, что жизни его сейчас ничто не угрожает, – просто лукавый и трусливый Самсон отыскал внизу, среди страшно нацеленных в его днище деревьев, полянку. Даже не полянку, а мелкую проплешину в густой шевелюре леса. И, упав на нее воробышком, прочно угнездился среди мокрых кустов и травяных кочек.
– Тьфу на тебя, симулянт, – досадно сплюнул Кварк, открыл дверцу и высунул ногу наружу. Но тут же втащил ее обратно и захлопнул дверцу. Дождь хлестал как сумасшедший. Но гроза ушла в сторону.
Кварк оглянулся на страшного младенца. Тот возил ручками, сопел, попискивал. Перед тем как бросить его в машину, Кварк отмыл его от крови, сунув под сильную струю воды, – не пачкать же мерзким ублюдком обивку. Но даже тогда младенец не орал. Хоть это и лучше, чем если бы он заливался ревом, Кварку его молчание действовало на нервы.
