Наталья Иртенина - Аут
На него почти не смотрели, до пришлого незнакомца никому не было дела. На площадке вокруг идола собралось человек пятьдесят. Среди взрослых жалась небольшая кучка детей-оборванцев, от карапузов до подростков. Люди вяло переговаривались, зевали, чесались и сморкались в землю. Кварк стал рассматривать идола. Тот состоял из двух камней: нижней высокой, обтесанной подставки и взваленной на нее глыбы, напоминающей человечью голову. В ней были высечены глазные впадины, толстый плоский нос и распяленные губы. Образина являла собой явный афро-негроидный тип и дарила своих жертвоприносителей презрением.
Кварк отыскал взглядом Квесту и подошел к ней.
– Эта харя и есть ваш бог? – спросил тихо.
– Он все слышит, – так же тихо ответила она, не подняв глаз.
– Да мне-то что. – Кварк пожал плечами. – Я сейчас ухожу.
Женщина покачала головой.
– Раз пришел к богу, стой до конца. Никто не смеет покинуть ритуал кормления бога до тех пор, пока он не насытится. Иначе ты умрешь. Он съест твою душу.
Кварк ухмыльнулся.
– Мой бог сильнее этого х… каменного. – Он с вызовом посмотрел на злобное личико идола.
Женщина снова покачала головой и что-то зашептала себе под нос.
Толпа расступилась, и внутрь кольца вокруг идола ступил человек. Он был столь гротескно и презабавно облачен, что Кварк сразу признал в нем жреца. На нем была рогатая шапка из лохматой звериной шкуры, юбочка до колен из тонких, жестких гремучих пластинок, имитирующих камень, и длинные узкие кожаные рукава, укрепленные на плечах ремнями. Торс и ноги оставались голыми.
Жрец начал ходить кругом идола, размахивая руками и что-то мыча, наверное, ритуальное песнопение. Так продолжалось минут пять. Потом толпа снова расступилась, и в круг была торжественно внесена большая кастрюля. Кварку почудился запах жидкого пищевого концентрата. Жрец, продолжая голосить, рукой ткнул сначала в кастрюлю, потом в изножье идола. Те двое, что принесли кормежку для бога, опрокинули кастрюлю возле камня, выливая питательную массу на землю. Мутное желеобразное вещество осело вокруг идола склизким сугробом и начало медленно растекаться.
Кастрюлю унесли. Жрец, немного подождав и бормоча священные слова, вдруг задрал спереди свою юбочку и начал мочиться на еду бога.
– Что это он делает? – поинтересовался Кварк у Квесты.
– Святая вода, – пробормотала она в ответ и завалилась на колени, ткнувшись лбом в землю.
Вслед за ней и все остальные попадали на лица свои и замерли в благоговении. Жрец закончил облегчаться и тоже пал на землю, отклячив зад.
Кварк плюнул, повернулся и зашагал прочь.
И никто не видел, как в воздухе возле каменного идолища внезапно материализовалась тонкая металлическая стрела и полетела вслед пришлецу, не пожелавшему поклониться богу.
Острие целиком вошло в затылок Кварка, бросив его на землю лицом вниз.
2071 г. Побережье Средиземного моря
Вилла стояла почти у самой воды, и окна в доме закрывались едва ли на несколько недель в году: хозяин особняка нуждался в благотворном воздействии морского воздуха. Он был малоподвижен, не любил прямого солнечного света, и единственным его другом вот уже несколько лет был ветер, свободно гуляющий по комнатам и коридорам большого двухэтажного дома.
Все в округе знали владельца виллы под именем Стиг. Но никто из них не знал и знать не мог, в результате чего он стал почти полным паралитиком. Об этом могли рассказать только те странные, мрачноватые и неразговорчивые, личности, что время от времени посещали виллу, внезапно появляясь и так же внезапно испаряясь. Но их никто не спрашивал об этом, а если бы и спросили, то получили бы в ответ молчание.
Стигу было пятьдесят лет. Мощное некогда тело за годы прикованности к постели и к инвалидной коляске усохло. Глаза, которыми раньше он мог повелевать без слов, потускнели, пожелтели, и уже никому не могли внушить трепет. Но голова, как и прежде, оставалась ясной, мысль работала четко и быстро, и сдаваться без борьбы Стиг не собирался. Он по-прежнему крепко держал в кулаке своих мальчиков, как называл их про себя, и не позволял им усомниться в его праве распоряжаться их жизнями.
На закате он любил сидеть возле распахнутого окна, пить крепчайший кофе без сахара и смотреть на медленно зеленеющие воды. И не любил, когда нарушали его вечерний тет-а-тет с видом на море. Желтоватое лицо паралитика тогда желтело еще больше, и единственная работающая рука начинала мелко подрагивать, расплескивая кофе.
Но на этот раз новость была важной.
Доверенный слуга, посвященный одной из не самых низших степеней, еще не закончил докладывать о приезде гостя, как тот ввалился в комнату, возбужденный и размахивающий руками.
– Его нашли, господин Стиг.
Инвалид не успел донести чашку до стола, рука непроизвольно дернулась, и остатки кофе вылились на шелковое покрывало, прятавшее от чужих глаз ненужные, предательски неподвижные ноги.
– Проклятье!.. Подробнее! – не сдержавшись, рявкнул Стиг и сорвал с ног испорченный шелк.
– Провинция Ирландия, глухой лесной массив на севере острова, деревня камнепоклонников.
Вестник, молодой, лет двадцати пяти, дрожал, будто от холода, и жадно глядел на кофейник.
– Хм, – негромко произнес Стиг, задумчиво уложив гладко выбритый подбородок на грудь. – Так вот куда его упрятал этот дурак. Кто его нашел?
– Парни Вервольда из «Пентаграммы». Они там все разнюхали как следует. Прижали немного приемную мать мальчишки, очень несговорчивая оказалась. Она рассказала, что тот, кто оставил ей младенца, умер в тот же день.
– От чего? – Стиг поднял брови.
– Его убил гнев их божества. Так она сказала. Старуха немного полоумная, парни говорят, что она, кажется, боится своего приемыша.
– Еще бы, – совсем неслышно пробормотал Стиг. – Даже я его боюсь.
– Что, господин Стиг?
– Я спрашиваю: они видели мальчишку?
– Видели. Но для этого им пришлось полазить по лесу. Он совсем дикий, ни с кем не общается, все время шляется невесть где… Только…
– Что – только? – резко бросил Стиг
– Господин Стиг, парни говорят, мальчишка слеп, как придонная рыба.
– Слеп?! – Стиг вздернул голову, наставив зрачки на гостя. Растерянность расплывалась по иссохшему лицу. И снова подбородок упал на глухо застегнутый воротничок рубашки.
– Ну да. Старуха сказала, у него звериное чутье и он никогда не заблудится, даже в незнакомом месте. За ним и еще какие-то странности водятся, парни не разобрали толком, в чем там дело. И, говорят, – страшилище знатное. Мурашки по спине, когда видишь. От него даже собаки бегают, хвост поджав.
Стиг долго молчал. Неподвижная фигура его со склоненной головой напоминала не то восковую статую, не то свежего покойника, еще не обнаруженного родственниками. Гость переминался с ноги на ногу, ожидая новых вопросов или указаний.
