Вячеслав Романцев - Псы Господа
Таня добавила:
– Сам-то еще ввечеру собирался в Беленькую, к Улим-озеру. Хотел он местных, значицца, поспрошать, про байки старые, русалочьи… А вы навроде него будете, тоже журналисты? Ежли свидитесь, так скажите ему – пущай еще заезжает. Мужик не душный, мне вон чё подарил, от наших-то кобелин разве чё дождешься…
Она порылась в кармане куртки и продемонстрировала подарок. На грязноватой ладошке лежал кусок оплавившегося стекла, застывший в форме пузатого ассиметричного человечка.
Всё ясно. Похоже, «исчезновения» суггестора Светлова не было. Поднял по тревоге Северо-Западный филиал последний лживый рапорт Незабудки, после которого агент перестал выходить на связь. Не исключено, что и прежние его рапорты мало соответствуют реальной обстановке. В частности, информация о «проверенных» озерах, вычеркнутых из списка.
Алладин со своей оравой пошел по ложному следу, заботливо проторенному… Надо было немедленно с ним связаться, однако…
Однако Леснику очень хотелось повременить. И самому найти суб-аналитика Светлова. И передать северо-западным. Но сначала врезать по морде. Один раз, но качественно.
Он на корню задавил желание, и попробовал связаться с Алладином – неудачно, не удалось разобрать ни слова сквозь густые помехи. Чуть позже попробовал снова, на запасной частоте – опять неудачно.
В сторону Беленькой они выехали в сгущающихся сумерках.
По дороге Лесник вновь пытался наладить связь – с прежним результатом. Вернее, без такового. С Псковской резидентурой, однако, поговорить удалось, там тоже не могли связаться с Алладином… Либо в районе Заянья нежданно-негаданно разразилась локальная магнитная буря, либо работал активный постановщик помех…
Дела минувших дней – VI
Бокий. 1929 год
– Я думаю, палитически правильно будэт аставить товарища Рыкова на посту прэдседатэля Совнаркома.
Глухой негромкий голос с кавказским акцентом выдержал хорошо рассчитанную паузу. Присутствующие молчали, никак не выказывая свою реакцию. Лиц их Бокий уже не мог разглядеть – со всех сторон наползала тьма, стискивала, сдавливала, светлым пятном в центре осталось одно лицо, рассеченное прокуренными рыжими усами, изрытое оспинами; потом исчезло и оно, Бокий видел только глаза – желтоватые, пронзительные – и отчего-то казалось, что их обладатель тоже видит Бокия.
Голос зазвучал снова:
– Нэнадолга аставить. Мэсяца на тры, максимум четырэ. А то наши враги скажут, что ка-а-амунысты нэ пращают ашибок сво…
Глаза внезапно исчезли. Голос исчез тоже – так же внезапно, на полуслове. Осталась лишь тьма, полная чудовищ, и Бокий летел сквозь нее бесконечно долго.
Потом появился – медленно, неохотно, по частям – кабинет. Его кабинет. Сначала серебряное блюдце с тремя небольшими шариками на нем – красно-коричневатые, они казались на вид восковыми. Затем появился стол – обширный, черного дерева – на котором стояло блюдце. Затем остальная обстановка, пол, стены…
Последним возник из небытия портрет на стене – у изображенного на нем Вождя не было оспинок, и глаза не казались желтыми, а усы прокуренными.
Ощущение собственного тела, как и обычно, вернулось с преизрядным запозданием. Но вернулось.
Глеб Бокий промокнул вспотевший лоб изящным кружевным платком. Рассмеялся негромко.
Удалось, на этот раз все удалось с идеальной точностью! Три минуты – дольше у него пока не получалось задержаться в комнате с окнами, наглухо задернутыми шторами из тяжелого бархата. И до сих пор в эти три минуты доводилось слышать сущую ерунду… Хотя, конечно, Совершенно Секретную Ерунду. Факт, что Вождь имеет обыкновение травить анекдоты о супруге второго лица в государстве, причем в присутствии помянутого лица, – без сомнения, относится к разряду гостайн, но…
Но сегодня информация получена более чем важная. Архиважнейшая, как сказал бы покойный Старик.
Бокий вновь засмеялся.
Секретное заседание Политбюро! Ха…
ЦК – расширенный согласно предсмертному настоянию Старика – давно превратился в говорильню и фикцию, все решает Политбюро на своих абсолютно секретных заседаниях – даже секретаря там нет, протоколы собственноручно кропает Каменная Задница… Вот они, секреты ваши! У меня на столе, на серебряном блюдечке!
Голос прозвучал неожиданно, словно выстрел в упор:
– Не советую, Глеб Иванович, и в дальнейшем пользовать это снадобье. Пейотль – штука весьма коварная.
Бокий вздрогнул, в первый момент показалось – с ним заговорил портрет Вождя.
Но говорил человек – невысокий, худощавый – непринужденно устроившийся на стуле, далеко отодвинутом от стола для заседаний. Бокий мог поклясться: считанные секунды назад, когда кабинет возникал из черного ниоткуда, никого там не было. А стул стоял на своем законном месте.
Происходившее не могло происходить. НЕ МОГЛО. В кабинет заместителя председателя ОГПУ людей вызывали. Или приводили. Никто, никто и никогда не мог зайти сюда вот так, прогуливаясь.
Мелькнула мысль: «Фантом? Побочное действие шарика?»
Тело, не дожидаясь ответа на вопрос, отреагировало рефлекторно. Левая рука неприметным движением двинулась к кнопке электрозвонка. Правая – столь же незаметно – к выдвижному ящику стола, где лежал пистолет.
Человек, однако, разглядел движения. И разгадал их смысл. Заговорил с легкой укоризной:
– Не стоит, Глеб Иванович… Стрелять не стоит – ни к чему стены портить. И вызывать сюда никого не надо – все равно меня не увидят, не услышат. Представьте, что произошло бы, обрети один из участников сегодняшнего заседания способность обнаружить вас? Да не просто обнаружить некое чужое присутствие, а увидеть, так сказать, во плоти? Прочие заседавшие, ничего не узревшие, – как бы отнеслись к известию о вашем среди них появлении? Думаю, посчитали бы коллегу если и не скорбноумным, то уж переусердствовавшим в трудах на благо мировой революции…
«Точно фантом», – подумал Бокий.
Реальный человек, умудрившийся каким-то чудом просочиться в кабинет, не сумел бы догадаться, что происходит с начальником Спецотдела, откинувшимся на спинку кресла словно бы в забытьи. Никаких слов при этом не вырывается у того, чей разум прорывается сквозь тьму к избранной цели – Бокий знал это наверняка. Знал, не пожалев на предварительные опыты семи шариков из раздобытого с таким трудом запаса.
Опознать лежащее на блюде снадобье, и догадаться хотя бы в общих чертах о сути происходившего мог лишь человек Артузова – тот, что доставил Бокию заветное зелье из Мексики. Мог, если бы дерзнул вскрыть опечатанный пакет и изучить толстую тетрадь, исписанную мелким убористым почерком – записи многих и многих бесед со стариком-индейцем, одиноко живущим в полуразрушенном пуэбло Мексиканского нагорья. Мог бы – но уже не сможет – выпал, бедолага, случайно из окна гостиничного номера, седьмой этаж, смерть мгновенная.
