Джой Хилл - Королева вампиров
— Вы их всех прогнали из моих мыслей, миледи. И прежде чем попытаетесь сделать из меня лжеца… — Она поймала обрывок мысли, ринувшись в его сознание, пытаясь сделать именно это, но тут притянул ее к себе за шею и поцеловал.
Дерзкий, импульсивный… Ей вспомнились слова Тары, и все, что смогла подумать Лисса, было «Слава Богу». Он знал ее силу, но это все же не удерживало его от таких невозможно опережающих мгновений, которых она ждала, как наркоман — дозу. Каким-то образом они освобождали ее от необходимости контролировать все, беспокоиться о его и своем положении…
Он долго целовал ее, ласкал ее шею, распаляя в ней желание. Джейкоб стянул с нее юбку, вытащил шпильки из тяжелого узла ее черных, как ночь, волос, намотал их на руку и властным жестом притянул ее к себе.
— Трахай меня, — скомандовал он. — Трахай!
Боже… да. Это было то, чего ей хотелось. Именно этого. Забыть обо всем, отдавать себя ему, чувствовать эту силу, пульсирующую под ней, дикую и необузданную, как сама жизнь.
— Я заставлю тебя кончить, моя леди, — прорычал он, его руки сжали ее бедра, с силой опуская ее на себя, каждый удар отдавался дрожью в ее животе, а он брал ее глубже, раздвинул ее ноги, приводя половые губы и клитор в более тесный контакт со своей горячей кожей.
— Буду трахать, пока ты не начнешь кричать мое имя, пока все это не потеряет значение. Пока не будешь знать, что ты моя. Что ты можешь доверять мне во всем и всегда.
Это было сумасшествие. Но она чувствовала себя такой… цельной, такой счастливой, что у нее не было сил спорить, она могла только скакать на нем, все ускоряя и ускоряя темп. Оргазм настиг ее, завертел, словно смерч, и, извиваясь, вцепившись ему в волосы и, теряя рассудок, она закричала — как он и обещал.
Она кусала губы, хрипло выкрикивала его имя, шептала его, пока крики не стали всхлипываниями, а ее сжатые руки не расслабились.
28
Джейкоб не видел Лиссу уже несколько дней, но пытался принять это, понимая, что она борется с собственными чувствами к нему. Поэтому даже ее отсутствие приносило ему радость, хотя, конечно, ему чертовски ее не хватало.
Он хотел бы стать таким строптивым, каким она считала его. Упрямым, не знающим сомнений. Но он не мог выбросить из головы ее слова и то, что стояло за ними и за ее молчанием.
Ее внутренний конфликт, физическая и эмоциональная боль, которым она старается сопротивляться. Каков его вклад в это?
А она? Что ей на самом деле нужно?
И Тара, и даже Карнал знали об этом куда больше, чем он. На их стороне были долгие годы жизни, вековая мудрость и уверенность в собственных силах, основанная на опыте, на знании того, что есть правильно и истинно.
Не подходит, чтобы стать слугой. Томас был уверен в обратном, но столько всего уже произошло! Теперь и сам Джейкоб сомневался в себе. Вдруг это было отчаяние больного и умирающего человека, надеющегося, что случайное совпадение дало ему способ сослужить последнюю службу своей леди? Джейкоб подумал о Лиссе, лежащей в холле в ожидании смерти. Гнев и недовольство, которые он будил в ней. Приняла ли она его, или он поторопился с выводом? Был ли он наилучшей кандидатурой, чтобы стать ее слугой? Да, у нее была железная воля, но ирландцы достаточно упрямы, чтобы сломить любую.
У него даже мелькнула мысль, что тяга к ней могла оказаться лишь обычным притяжением смертного к вампиру. Может быть, он пытается вплести ускользающие нити полного желаний сна в ткань реальности?
На третью ночь он лежал на спине на траве лужайки ее заднего двора, уставившись на звезды в ночном небе. Ребенок, сказавший, что король голый. Дурак, который спас отчаявшегося короля простотой своего восприятия мира. Он, избранный, чтобы взять на себя роль слуги-человека леди Лиссы, потому что его нутро сказало ему, что это его судьба и его место в жизни. В тот миг, когда он увидел ее в салоне «Эльдар», он осознал это с такой убежденностью, что даже теперь она поднималась со дна его души. Он знал это и на корриде, хотя тогда не знал, как назвать это побуждение.
Он не был уверен, что создан, чтобы быть слугой-человеком. Он знал одно — что должен ей служить. И какого черта это значит, он не знал. Нужно ли ему уйти в сторону, чтобы дать позаботиться о ней кому-то более подходящему?
— Ох, какое же все это дерьмо. Меня от этого тошнит.
Он вскочил на ноги, решительно зашагал в дом. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы побросать все в вещмешок, закинуть его на плечо и направиться к кухонной двери и в гараж, где он держал свой мотоцикл. Бран шел рядом на прямых напряженных лапах, что означало: пес понимает, что происходит нечто значительное.
Джейкоб выкатил мотоцикл, привязал мешок и оружие к заднему сиденью. Постоял, глубоко дыша. Перекинул ногу, седлая мотоцикл, готовый зарычать и ожить, унося его, куда он захочет. Она не станет его удерживать, перекроет связь между ними, хотя всегда будет знать, где он и о чем думает, если захочет знать. Иногда, в момент слабости, он, может, даже услышит шепот ее мыслей в своих снах…
Он бы почувствовал ее. Узнал бы, что она рядом, смотрит на него. Она могла бы даже стоять сейчас прямо за ним, и горячий воздух из выхлопной трубы мотоцикла трепал бы ее тонкую юбку…
Он стоял так довольно долго, почему-то зная, что какой бы путь ни выбрал, это его последнее сражение с самим собой.
«Что сильнее крови, Джейкоб? — услышал он голос своего брата, сердитый и уязвленный, когда он, Джейкоб, уходил от него. — Что, к дьяволу, сильнее этого?»
Со вчерашнего дня мои ступни стали такими тяжелыми, миледи… Я споткнусь и упаду лицом в грязь, если отойду от вас дальше чем на сто шагов…
Я не такой хороший, как вам кажется. Я не добрый, я далеко не безобидный.
Он не знал тогда, что ответить брату. Теперь знал.
Сердце. Вот что сильнее всего.
Бран сидит в футе от байка, весь внимание, не сводит карих глаз с Джейкоба. Если бы Лисса внезапно оказалась рядом — пес бы и ухом не повел, нипочем не выдав присутствия Госпожи. И как только ей удалось так его выдрессировать?! Джейкоб давно хотел задать Лиссе этот вопрос, да только времени не нашлось. Впрочем, у него вся жизнь впереди, чтобы это выяснить. У него — да. Но не у нее. Ей не осталось ни человеческой продолжительности жизни. Ни даже собачьей.
Он всякое о ней думал. Восхищался, возмущался, негодовал, обожал, ненавидел. Джейкоб знал, какая она. Ранимая. Но отнюдь не слабая. Чертовски гордая. Если бы она решила, что он тратит на нее столько времени и сил только из жалости — вышвырнула бы его из дома в ту же минуту. Она предпочла бы умереть в одиночестве от болезни.
