"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич

– Мне неприятно…

– Моей любви тебе мало. Моего восхищения. Чье еще нужно? Кто еще должен поставить штамп «одобрено», чтобы ты почувствовала свою полноценность? Цифры на одежде не решают за тебя…

– Ты тоже. – Сара встала, в районе ляжек скрипнули новые джинсы. – Ты тоже не решаешь за меня. Мое тело…

Он остановил ее в прихожей, обхватил за плечи, прижался губами к затылку.

– Ну прости, – сказал тихо. По позвоночнику пробежал короткий разряд. – Ты права, конечно, ты права. Тебе решать. Для меня ты будешь прекрасна всегда. Слышишь?

– Правда? – Сара повернулась.

– Ты же знаешь, не люблю, когда пропадают продукты. Даже я не настолько больной ублюдок, чтобы разогревать макароны в микроволновке, – отшутился Рома. Лицо его расслабилось. – Давай так: мы съедим еще по капельке, пока не остыло. За маму, за папу. За нас. А потом хорошенько сгоним набранные калории на диване, если для тебя это так важно. Что скажешь?

Сара притянула его к себе, взлохматила волосы. Желудок отозвался на предложение легким урчанием.

– Ну если только по капельке.

92 килограмма

С наступлением первых холодов дачный кооператив опустел, а значит, никто из соседей не услышит ее крики из подвала. Но Сара все равно кричала, пока не сорвала голос. В горло будто напихали колючей ваты.

Рубенс несколько раз пытался ее накормить, размазывал жир с куриных ножек по губам, но девушка лишь мотала головой, отплевывалась и материлась. Умоляла и звала на помощь. Разозленный художник взбежал по лестнице и хлопнул дверью.

Щеки горели от бегущих слез, которые некому было вытереть. В углу трещал электронагреватель, но лодыжки все равно подмерзли.

Сара безуспешно попробовала дотянуться зубами до связанных кистей, затем ухватиться за петли на предплечьях, но едва достала до краешка кожаных ремней. В шее что-то больно щелкнуло.

На Сару со стен смотрела она сама, выпятив наготу, забыв о стыде, демонстрируя то, что прятала годами под мешковатой одеждой и улыбкой скромницы. Рубенс тащил сюда самые откровенные свои работы.

«Кушай, Сало», – говорили картины. – «Ты ведь голодная. Позови его и попроси еды».

Сара трепыхалась, как жирная муха в паучьих сетях. Подвал закружился: Рубенс специально вешал качели на единственный крюк, чтобы они могли качаться не только взад-вперед, но и по кругу. Сара не могла понять, какие из цветных бликов принадлежали гирляндам, а какие появились из-за подступающей тошноты.

– Не-е-ет, – хрипела она.

Он не может держать человека, как подвешенный окорок в подвале. В понедельник ее хватятся на работе, потом ей не дозвонится мама, не сможет завалить вопросами и обвинить в редких встречах, как делает это каждую неделю. Тогда ее будут искать, обязательно будут, и когда найдут…

Шаги на лестнице. Рубенс спускается с легкой улыбкой на лице и подносом в руках.

– Останови, пожалуйста, – шепчет Сара.

– Конечно, сейчас. – Он ставит поднос на пол и хватается за стропы, останавливая кружение. Качели не запутываются, пружина вращается вместе с ними. – Извини, это я не досмотрел.

Рубенс возвращается к подносу. Снимает крышку с высокого стакана от блендера, крошит между пальцами какую-то таблетку в серую жижу.

– Что это?

– Курица, бульон, немного майонеза…

– Таблетка.

– Ты должна есть, Сара. – Рубенс серьезно смотрит на нее. – Ты мое произведение искусства. Моя Magnum opus, если хочешь. И я не позволю тебе это отнять. А это небольшая добавка для аппетита.

– Что это? Усилитель вкуса? Гормональные? Давно ты мне их подсыпаешь?

Рома вздыхает. Показывает тонкий шланг с воронкой на конце.

– Послушай меня. Пожалуйста. Сейчас я вставлю эту трубку как можно глубже тебе…

– Ты знаешь, что болен? Тебе к врачу нужно! – В Саре тошнота борется с приступом смеха. – Мы сможем, если вместе, Рома. Мы пройдем через это…

Рубенс качает головой. Подходит и целует в мягкий живот.

– Это не лечится, моя сладкая булочка. Ведь болен я тобой.

84 килограмма

– Ты маньяк. – Сара посмотрела на коробку с пиццей у Ромы в руках и села на диван. Подтянула одеяло под самый подбородок.

– Если чтобы накормить любимую женщину надо стать маньяком, я готов, – рассмеялся художник, и девушка тоже невольно улыбнулась. – Не одними же сладостями прогонять тоску.

Он пнул пустую банку из-под шоколадной пасты на полу. Сара приложила к опухшим глазам краешек ночнушки, вытерла вновь набежавшие слезы.

– Я к нему привязалась.

– Знаю, милая. – Рома погладил по спине, второй рукой все еще удерживая коробку на весу. – Я тоже. Но в таком возрасте у них это часто бывает.

Ретриверов раздавала коллега из бухгалтерии, уже привитых и по хорошей цене. Пушистый и желтенький, совсем как цыпленок, щенок в первый же вечер умудрился попасть лапами в тарелку с картошкой фри и вымазать мордаху в соусе, чем и заслужил себе кличку.

– Мы будем с тобой гулять, Кетчуп, – ворковала Сара, прижимая шершавый собачий нос к своему. – Будем с тобой гулять, да? Будем гулять? Мы с тобой и бегать начнем!

С горящими глазами она обошла все зоомагазины на районе, часами выбирала ошейник, миску, корм. Зачитывалась перед сном статьями о воспитании собак, почесывая за ухом нового друга.

У Сары больше не хватало времени на долгие завтраки с Ромой. Перед работой она брала яблоко, бутылку воды, и они с Кетчупом шли гулять по залитым весенним воздухом улицам.

Даже купила себе кроссовки для бега, такие удобные, с пружинистой подошвой, и уже присмотрела маршрут в парке.

А одним утром обычно жизнерадостный и активный Кетчуп, удержать которого можно было лишь приклеив лапами к тротуару, вдруг стал сонным и норовил прилечь в каждую встреченную лужу.

На дрожащих руках заплаканная Сара притащила его домой. К ветеринару они не успели.

– В таком возрасте у них это часто бывает, – повторил Рома, наверное, в тысячный раз. – Инфекция или что-то в таком духе. Организм еще слабый…

– Пахнет вкусно, – оборвала Сара резковато и заглянула в коробку. Художник, казалось, сам не замечал, как его поддержка порой превращалась в топтание по мозолям.

Пицца была еще теплой. Тонкие кружочки пепперони блестели жирком, из-под плотной сырной шапки выглядывали красные и зеленые ломтики болгарского перца.

– Твоя любимая. – Рома оторвал кусок, растянулись упругие ниточки моцареллы. – Кушай, набирайся сил. Я знаю, как поднять тебе настроение. К выходным обещали потепление, поедем ко мне на дачу.

– А что там? – спросила Сара, принимая треугольничек пиццы.

– Покажу тебе мою летнюю мастерскую. И еще – сюрприз. – Рома улыбнулся, наблюдая за жующей девушкой. – Я готовлю тебе подарок.

96 килограммов

– Флешка тоже ты? – спрашивает Сара, не отводя взгляда от крюка над головой. – Я ту презентацию три недели готовила. Ты не представляешь, что я пережила в том конференц-зале, на глазах всего руководства…

– Ты заедаешь стресс, – Рубенс ведет по ее боку влажной мочалкой. Вода стекает к ягодицам и капает на пол. – Я лишь всегда был рядом с тобой. Поддерживал, чтобы ни случилось.

– И был причиной этого стресса по большей части. Ты, животное, отравил мою собаку!

Самым унизительным оказалась не насильная кормежка через трубочку, иногда по шесть раз в сутки. Не то, что Сара висела тут в раскоряку и даже не то, что Рубенс брал ее, когда пожелает. Самым унизительным было ходить в таком положении под себя. Слышать, как бренчит, наполняясь, пластмассовый тазик.

Ждала, когда останется одна, чувствовала, что если и это придется сделать перед Рубенсом, рассудок окончательно рассыплется, как песочное тесто между пальцев. Оставалось успокаивать себя, что она хотя бы не сидит прикованная наручниками к кровати в собственных испражнениях.

Художник регулярно выносил тару, мыл пол и саму Сару.

– Зачем ты так со мной? – спрашивает она, подрагивая от прикосновений теплой мочалки к холодной коже.