Олег Маркеев - Таро Люцифера
— В смысле — ваш? — не скрыл удивления Корсаков.
— Нет, не наш. Но и не чужды нашему миру, — со значением произнес Магистр.
— Ладно, на счет мира, это ваши заморочки. А что там я сломал?
— Печать.
— Многое ломал, но печати что-то не припомню. Если, кончено, не спьяну.
— Вспомните особняк. Пролом в стене. И черный кабинет. Кто открыл его, тот и сломал печать!
Эхо слов Магистра забилось под сводами потолка. Он дождался, когда со сводов пологом опустится вниз тишина, и продолжил:
— В день оставления Москвы, в тысяча восемьсот двенадцатом году кабинет был замурован и запечатан по всем правилам герметического искусства Посвященным высочайшего уровня. И снять печать не удавалось никому на протяжении ста семидесяти шести лет!
— Надо было кувалдой попробовать, — вставил Корсаков.
Под давящим взглядом Магистра Корсаков притих.
— Чужому не под силу сломать печать.
— Вам лучше знать, — сдался Корсаков.
— Наконец-то до вас начало хоть что-то доходить, — с недовольной миной проворчал Магистр. — А propos… Что же это мне раньше в голову не пришло! Подойдите-ка к окну.
— Зачем?
— Где мы по-вашему находимся?
— В каком-то подвале. Или в бункере.
Магистр закончил за него:
— В Москве, да? И сегодня двадцатое июля девяносто восьмого года. — Он указал пальцем на окно по правую руку от себя. — Идите и убедитесь.
Корсаков пожал плечами. Встал. На миг подумалось, что он окончательно достал старика, и теперь какая-нибудь плитка пола непременно обернется поворотным люком, открывающим путь в пыточный подвал.
Постарался идти твердой походкой, хотя и далось это ему с большим трудом. На спине он чувствовал давящий взгляд Магистра.
Витражная рама поддалась без труда.
В лицо Корсакову пахнула ночь.
Полная луна заливала холмистый пейзаж. По небу плыли редкие ажурные тучки.
Судя по углу обзора, помещение находилось на большой высоте. Возможно, в какой-то башне. Домики или, точнее, хибарки, рассыпанные по откосу ближайшего холма, казались игрушечными.
«Трехмерная графика. Голограмма. Просто — кино», — запрыгали в мозгу Корсакова догадки. Он отмел их.
Запах. Запах ночи в сельской глубинке никакими средствами подделать нельзя. А пахло жнивьем, выгоном, овинами и дымом человеческого жилья.
— Вы пожелали, чтобы Жуковицкий познал бесконечность времени и бесконечность мучений, — долетел до Корсакова голос Магистра. — Привстаньте на цыпочки и посмотрите чуть правее. На стену замка.
Корсаков оглянулся через плечо. Магистр ободряюще кивнул.
Справа от арки окна на толстом крюке, вбитом в каменную кладку, болталась большая, грубо сработанная клетка, похожая на птичью. Только вместо птицы в ней скрючился человек. Был он совершенно гол, измазан нечистотами и крепко избит. Дряблая, белесая, как брюхо лягушки, кожа казалась мертвой в безжизненном свете луны.
Корсаков всмотрелся; сомнений не было, человек был живым. И это был Жук. Лицо облепили мухи и опарыши, на подбородке болтался замок, дужка была продета в посиневший язык. Но все равно, ошибиться было невозможно. Это был Жуковицкий, и его страдания, сколько бы они не длились, были ужасны.
— Эй, Жук! — окликнул его Корсаков.
Жуковицкий вздрогнул. Клетка качнулась, издав мерзкий скрип.
Вытаращенными безумными глазами Жук уставился на Корсакова. Замычал, от чего замок на подбородке запрыгал, а по языку поползла темная струйка крови. По дряблым щекам Жука заструились слезы. Мухи, недовольно урча, взвивались вверх, пересаживались на сухие места и снова принимались за свое мерзкое пиршество. Жук зашевелил скрюченными пальцами. Корсаков с ужасом увидел, что они обожжены до сочащегося гноем мяса.
— Он так любил деньги, что мы определили его на монетный двор. Пересчитывать только что отлитые золотые дукаты, — прокомментировал со своего места Магистр. — Но и там он умудрился жульничать. Пришлось наказать.
Магистр хлопнул в ладоши, и словно по его команде сверху со скрежетом на цепи спустилась гигантская виноградная гроздь. Повисла прямо перед клеткой. Жуку, наверное, было виднее, что это за сизо-крапчатые виноградины, потому что он в ужасе забился и замычал, болтая замком.
А это освежает его память, — пояснил Магистр.
Корсаков всмотрелся. Гирлянда состояла из человеческих голов. Нижние сохранились лучше, можно было разглядеть застывшие маски страдания на лицах.
И Корсаков узнал их. Пересчитал головы. Ровно двадцать восемь. Точно по числу убитых им лично за семь лет. Точно по списку, который он получил через друзей Славки-Беса. Кстати, Славка был прав, вид крови, вытекающей из тела твоего врага, доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие. Особенно, когда убиваешь в самый неподходящий для жертвы момент. Например, последнего. Его голова болталась в самом низу гирлянды. Его Корсаков достал в день выхода с зоны, парень за это время успел за что-то сесть и до звонка отмотать срок. Гулял с братвой в ресторане, справляя праздник свободы. Вышел в туалет. Там его и нашли. С шилом под лопаткой.
Откуда взялись здесь головы жертв, тем более, что он, убив, не отсек ни одной, Корсакову было совершенно не понятно.
Он захлопнул окно. Постоял, закрыв глаза. Круто развернулся и прошел к креслу.
— Ну и что дальше? — спросил он, сев в кресло.
— Вы видели вечные муки. О бесконечном числе времен узнаете, когда выйдите отсюда. Во сколько вы приехали на квартиру к Анастасии?
— В час двадцать, если не ошибаюсь, — помедлив, ответил Корсаков.
— Когда выйдите отсюда, посмотрите на часы.
Корсаков усмехнулся.
— Значит, меня скоро выпустят?
— Мы почти закончили. Осталось самое неприятное.
Магистр выпростал руку из широкого рукава мантии, передвинул что-то на столе. И под свет канделябра лег плоский футляр.
— Ваша находка. Узнаете? — Пальцы погладили ребро футляра. — Таро Бафомета. Мы его называем Таро Люцифера. В мире существует всего девять колод таких карт, изготовленных правильным способом. Вы, Корсаков, прикоснулись к одной из самых сокровенных тайн Посвященных.
— У меня не было никакого намерения лезть в чужие тайны.
— У вас было на это право. Иначе вам бы не удалось сломать печать.
Бросив взгляд на Магистра, Корсаков решил не возражать.
— Таро — это прямой способ сношения с Повелителем. Раскладывая карты, мы можем узнать его волю или обратиться с просьбой. Наш Повелитель никогда не отказывает своим детям. Он наделяет нас силой и знаниями, достаточными для победы. Но ни для кого Он не делает исключения. Каждый получает все, что ему нужно. Все мы, его дети, равны перед Его величием. И Ему все равно, кто победит. Это и делает нашу войну столь ожесточенной, а победу столь сладостной.
