Джим Батчер - Барабаны зомби
— А… — он помолчал немного. – Нет. Я пытался пойти в армию, но даже шагистики не осилил. Работал в госпитале. Такая же история вышла, когда я пытался стать полисменом. То есть, желание было, но дух подкачал.
— Некоторые просто не созданы для такого, — заверил я его. – И этого нечего стыдиться.
— Ну, да… — сказал он, явно оставшись при своем мнении.
— Вы умеете много такого, чего я не могу, — сказал я и кивнул на свою ногу.
— Но это – это же так просто, — возразил Баттерс. – Я хочу сказать, только термины длинноваты. Но и только, а все остальное не так уж и сложно.
— Да вы сами послушайте, что вы говорите, — возмутился я. – Сидите здесь и на голубом глазу пытаетесь меня уверить в том, что медицина – вещь простая, если не считать терминологии. Вы хоть представляете себе, какой она представляется неучу вроде меня? Каково вообще общаться с образованным человеком вроде вас?
Он отмахнулся.
— Я ведь не гений какой-нибудь, — он нахмурился. – Ну, вообще-то, в техническом смысле… IQ у меня как у гения, но это все ерунда. У многих не хуже. Суть в том, что я практически всю свою зрелую жизнь занимался только этим. Потому и умею делать это неплохо.
— Суть также в том, — сказал я, — что я практически всю свою зрелую жизнь разбирался с зомби, призраками и прочей нечистью, которая пыталась меня убить. Потому я умею делать это примерно так же неплохо. Просто у нас специальности разные. Вот и все. Так что не посыпайте голову пеплом оттого, что не можете делать мою работу так же хорошо, как я.
Он начал собирать со стола окровавленные бинты и обрезки нити, потом стянул с рук перчатки.
— Спасибо, Гарри. Но это еще не все. Я просто… просто думать даже не мог. Когда эти твари схватили меня. Когда он бил меня. Я понимаю, мне нужно было делать что-то, придумать, что делать, но мозг просто отказался работать, — он швырнул что-то в мусорную корзину энергичнее, чем это было нужно. – Я слишком перетрусил.
Я слишком устал, чтобы шевелиться, и в первый раз заметил, как холодно в помещении без куртки. Я охватил себя руками и пытался не дрожать. С минуту я смотрел на Баттерса.
— Со временем это легче, — сказал я.
— Что легче?
— Жить со страхом.
— Он исчезает?
— Нет, — ответил я. – Не исчезает. Иногда даже сильнее становится. Но стоит раз встретить его лицом к лицу, и привыкаешь терпеть его. Даже использовать иногда.
— Не понимаю, — пробормотал он.
— Страх не может причинить боль, — сказал я. – И убить не может.
— Ну, с технической точки зрения…
— Баттерс, — перебил я его. – Только не приводите мне статистику разрывов сердца и всего такого. Это часть нашей жизни. Этакий звоночек, предохранитель. Не более того. Он предупреждает нас об опасности. Он предназначен для того, чтобы помочь вам выжить. А не обездвиживать до состояния, когда вы можете сделать этого.
— Могу представить эмпирические доказательства обратного, — произес Баттерс с горькой иронией.
— Это все потому, что вы не задумывались об этом прежде, — возразил я. – Вы реагировали на страх, но никогда не использовали его осознанно. Просто надо настроиться на то, чтобы преодолеть его.
Секунду он помолчал.
— И только? – произнес он, наконец. – Просто настроиться, и – фьють – все будет по-другому?
— Нет. Это только первый шаг. Потом придется делать новые. Подумайте об этом немного. Может, это вам никогда больше не пригодится. Но по крайней мере, вы будете готовы на случай, если случится что-нибудь еще.
Он закрыл аптечку.
— Вы хотите сказать, все позади?
— Для вас – да, — заверил я его. – Гривейн знает, то у вас нет того, что ему нужно. Ему нет больше смысла искать вас. Черт, если уж на то пошло, мне кажется, вы просто оказались в неудачном месте в неудачное время, когда он пришел туда с поисками. Гривейну сошел бы любой, обладающий доступом к трупам и способностью найти, куда Костлявый Тони спрятал флэшку. Вы свою роль в этом спектакле сыграли.
Баттерс даже зажмурился на мгновение.
— Ох, слава Богу, — он виновато покосился на меня. – Простите. Я хочу сказать, я вовсе не против быть рядом с вами, но…
Я вяло улыбнулся.
— Я понимаю. Я рад, что с вами все в порядке, — я опустил взгляд на ногу. – На вид славно и аккуратно. Спасибо, Баттерс. Вы хороший друг.
Он хмуро посмотрел на меня.
— Правда?
— Правда.
Мне показалось, плечи его чуть расправились.
— Хорошо.
В дверях кухни снова появился Томас.
— Газовая плита. Горячая еда, чай. Сахару?
— Пару тонн, — сказал я.
— Мне не надо, — сказал Баттерс.
Томас кивнул и скользнул обратно.
— Послушайте, — произнес Баттерс. – Как так вышло, что я ваш друг, а вы мне важной вещи не сказали?
— Какой это? – не понял я.
Баттерс сделал неопределенный жест в направлении кухни.
— Ну, что вы, типа… ну, гей.
Я потрясенно уставился на него.
— То есть, не поймите меня неверно. Сейчас двадцать первый век. Вы можете жить так, как считаете нужным, и не станете от этого хуже.
— Баттерс… — начал я.
— И потом, посмотрите на этого парня. То есть, я хочу сказать, вот я – я даже не гей. И то от его внешности балдею. Как вас винить?
Из кухни донеслось сдавленное хрюканье.
— Ох, заткнись! – рявкнул я Томасу.
Хрюканье сделалось чуть тише.
— Но вы бы хоть предупредить могли, — продолжал Баттерс. – Мне кажется, вы могли бы и не скрывать, Гарри. Я вам не судья. Я вам слишком многим обязан.
— Я не гей, — запротестовал я.
Баттерс сочувственно кивнул мне.
— Ну да, конечно.
— Да нет же!
Баттерс поднял руки.
— Не мое дело вмешиваться, — сказал он. – Потом, как-нибудь. И вообще, не мое это дело.
— Ох, чтоб вас, — пробормотал я.
Из кухни вышел Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и нежно чмокнул в волосы.
— Кушай на здоровье.
Баттерс сделал вид, что ничего не замечает.
Я двинул Томаса локтем в ребра.
— Дай мне эту чертову пиццу, покая я тебя не убил.
Томас вздохнул.
— У него случается такое настроение, — доверительно сообщил он Баттерсу.
Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, все это время лежавший у окон и вглядывавшийся в темноту, встал и повел носом в сторону еды.
