Дэннис Крик - Прикосновение
Однажды он подошел к матери и спросил, что ей известно о судьбе отца.
Варвара пожала плечами и ответила, что ничего. Она знает ровно столько, сколько и они с братом. Такой ответ не устроил Даниэля. И, глядя ей прямо в глаза, он заявил, что она лжет. Ей бы воскликнуть, закричать на сына и хоть раз в жизни поставить его на место, приструнить. Но вместо этого она решила, что скрывать правду больше не имеет смысла.
Вечером того же дня, собрав за ужином сыновей, она рассказала им все, что узнала от одинокого путника.
Реакция Венегора была предсказуема − тот будто знал о трагической судьбе родителя и ничуть не удивился, хотя слезы и появились на его глазах. Но вся эта маловыразительная скорбь была больше похожа на мишуру, легко отличимую от настоящих чувств незамыленным глазом.
Даниэль, наоборот, закатил скандал и сказал, что путник обманул ее. Мол, он не может ничего знать о судьбе Фламиния Калота, доблестного воина аригольских кровей.
Он не хотел мириться с правдой, ибо осознание ее было выше его сил. Мучимый страшным знанием, он желал, чтобы все его оставили в покое и не трогали в течение долгого времени.
Только через неделю он пришел в себя. И постарался быть обычным, каким и был всегда. Правда, вышло у него это с трудом, ведь печать гнетущего беспокойства не сходила с его лица ни на миг. Жизнь остановилась для него где-то там, в северных районах страны на подступах к крепости Варг, где в луже крови лежало пронзенное неприятельским копьем тело его отца. Но признаться себе в этом он не торопился, ибо душа его требовала мщения.
Но кого? Кого он мог винить? Того, кого не видел ни разу в своей жизни? Мифических командоров, пославших верного служителя Отчизны и отца благородного семейства на верную смерть? Короля? Генерала Клотта? Его министров? Стражников? Винить было некого. И какая-то часть его сознания, которая призывала смириться и жить с этим дальше, к сожалению, оказалась слишком слаба. Она уступила соперничество той, другой его части, чуждой смирению и жаждущей мести. Глаза его застила тьма, но, чтобы не выдать себя, на какое-то время он вынужден был притвориться своим братом − флегматичным дофенистом, не принимающим происходящее близко к сердцу.
Прошло еще полгода.
Казалось, жизнь наладилась. Казалось, семья Калот, включая старшего сына, свыклась с трагической потерей своего главы. Но это было неправдой.
Последующие события коренным образом изменили все, что происходило до этого в Ариголе.
На северных широтах отгремела война, которая так и не пришла в Мирта-Краун. Мужчины стали возвращаться в свои дома. Вернулся их сосед Эльяр, отец огромного семейства из семи детей. Вернулся и Гимини, сын аптекаря и занудного сплетника, прославившегося на весь город придуманной историей о нападении галаверов на Ариголу. Но были и те, кто не вернулся. В их число вошел и Фламиний Калот. Теперь уже никаких сомнений в его смерти ни у кого не осталось. И разговоры на эту тему в семье погибшего героя старался уже никто не заводить. Даже Даниэль, недавно рвавший и метавший от невозможности отомстить за гибель отца, занял осмысленную позицию и перестал обвинять всех и каждого.
Наблюдая за тем, как сын потихоньку приходит в себя (она знала, что рано или поздно это случится) и становится таким, каким он был до отъезда Фламиния, Варвара позволила себе немного свободы. И нельзя сказать, что она того хотела очень сильно, просто так сложились обстоятельства.
Совсем недавно она стала замечать, что к ней проявляет знаки внимания вернувшийся с войны бывший лучник по имени Алфер Гарма.
Кучерявый, мускулистый гигант сорока лет с мягкими чертами лица и холодными сапфировыми глазами, в мирной жизни он нашел себя в изготовлении оружия. Мечи и копья, что ковал он в своей кузнице, шли буквально нарасхват.
Вскоре его знаки внимания переросли в поцелуи. Варвара отвечала ему взаимностью. Не такой явной, как того хотелось бы оружейнику, но достаточной для пробуждения настоящей страсти. А она разгоралась в нем с каждой встречей.
Алфер не раз говорил ей, что такая молодая и красивая женщина, как она, не должна хоронить себя после смерти мужа. Да, тяжело. Да, двое детей. Но, в конце концов, прошел целый год. Да и дети уже не маленькие, они наверняка поймут элементарную вещь − женщина нуждается в мужчине так же сильно, как и мужчина в ней.
Она держалась неприступной крепостью два месяца. Два месяца он и она скрывали свои отношения от окружающих. Больше всего Варвара боялась неприятия другого мужчины детьми. Но природу не обманешь. И свойственную от нее любовь к усладе слуха тоже.
Как оказалось, Алфер Гарма умел виртуозно обращаться не только с холодным оружием, но и с комплиментами. Ее сопротивление страстному напору молодого красавца постепенно шло на убыль. А вскоре и вовсе исчезло, уступив место желанию, которое она так долго прятала в потайные уголки своей души.
И вот настал тот день, когда он остался у нее. Варвара заранее выбрала время для уединения с таким расчетом, чтобы дети были еще в школе. Она надеялась, что за душевным разговором и вином незаметно пролетит пара часов, и на этом все закончится. Она поймала себя на мысли, что боится близости с мужчиной. И когда он попытался увлечь ее в постель, она осторожно отстранила его и сказала, что не готова. Отказ не смутил оружейника. Оказывается, он был мужественен и в этом. Он кивнул, соглашаясь с ее неозвученными доводами и сказал: «Варвара, когда-то надо с этим заканчивать. Ты ведь не собираешься бояться этого всю жизнь?» И тут она поняла, что он прав. Тянуть и дальше было бы уже преступлением. И еще она почувствовала ответное желание.
Слушая его нежные нашептывания, которые особенно грели сердце после третьей порции вина, она поддалась его порывам. Она плакала от страсти, когда он любил ее. Она и думать забыла, что в ее жизни еще могут произойти события, подобные этому. Впервые после расставания с мужем она почувствовала себя желанной.
Год без теплоты и мужской нежности. Год (!), первые шесть месяцев которого были похожи на страшный сон, сотканный из мучительных ожиданий и надежд, и еще полгода скорби и смирения. Неужели сейчас, после всего этого она не достойна была маленькой награды?
Нет, она не роптала. Просто в свои тридцать шесть ей еще хотелось побыть Женщиной.
Когда в дом вошли сыновья, гимн пылкости, берущий свое начало в спальне, слышался уже во всем доме.
