Станислав Буркин - Русалка и зеленая ночь
Покачиваясь в воздухе, как на волнах, летающая повозка присела, с ее передка соскочил лакей и отворил дверцу. Из багрового полумрака кареты полилось сплетение из двух голосов – возмущенного басистого, и капризного женского.
– Не пойду я к этому рыжему маньяку! Ему же теперь все дозволено! – доносился голос Любушки.
– Нет, ты пойдешь, дорогуша, – настойчиво басил Аркадий Эммануилович. – Во-первых, это неприлично. Нас ко двору пригласили обоих. А, во-вторых, Даня мой друг и он в жизни не причинит тебе ничего плохого! Разве что стих прочтет …
– Спасибо! Слышала…
Сперва на свет появилась затянутая в белый чулок мужская нога, потом из кареты неуклюже выбрался и весь граф Аркадий Эммануилович Блюмкин с английской тросточкой в руке.
– А о Машеньке ты подумал? – раздалось ему вслед. – Старый бессердечный ханжа!
Блюмкин зафыркал от возмущения.
– Ты мне нагло соврал! – продолжала его спутница. – Сказал, что едем обедать в самое престижное местечко, а приехали…
– А это тебе что, не престижное местечко?! – с возмущением махнул Блюмкин рукой на дворец.
– Я с тобой вообще больше никуда не поеду…
Тут Аркадий Эммануилович отступил на шаг, зарычал и бросился обратно в багровый полумрак. Раздался писк, перетекающий в истерический хохот, и лакей поспешил обратно прикрыть массивную звуконепроницаемую дверь.
* * *… – Машенька, ты не должна брать платья из музеев. Это экспонаты, это достояние человечества, – воспитывал фаворитку цесаревич, прямо в парадном мундире раскинувшись на кровати под балдахином.
– А я что, не достояние человечества? – откликнулась та, принаряжаясь у туалетного столика. – Лучше скажи, как ты считаешь, у кого был вкус изысканнее – у Екатерины Второй или у Майи Плисецкой?
– У Крупской! – бросил Даня. Тут звякнул колокольчик, цесаревич соскочил на пол и торопливо вышел из спальни в коридор.
– А! Аркадий Эммануилович, – спустившись в приемную, поспешил он навстречу гостю, – а где же графиня Любовь Феодосьевна?
– Увы, не смогла приехать, – развел руками растрепанный Блюмкин. – Плохое самочувствие.
– Какая жалость. А у меня к ней как раз было деловое предложение, – блуждая взглядом по углам зала, сказал Данечка. – Думал, предложить ей должность на телевидении. Ну, и, может, завтра выступить…
Блюмкин украдкой закатил глаза.
– Что, никак? – посмотрел на него Даня.
– Нет, нет, совсем никак, – помотал головой тот.
– А в понедельник уже едете в Италию?
– Да, едем, – развел руками Аркадий Эммануилович и добавил смущенно: – Решили обновить воспоминания.
– Ах, как я вам завидую, – вздохнул цесаревич.
– Да что ты, Данечка. Это тебе весь мир сейчас завидует. Патриархия уже прислала программу церемонии?
– Да, – задумчиво сказал Даня. – Все по минутам расписано. Я дал распоряжение поставить для вас с графиней кресла на клиросе.
– Я-то, конечно, буду, а вот графиня уж очень больна…
– Ага, ага, – покивал головой Даня, понимающе. – А как там Ваня себя чувствует?
– Тоскует по космосу, – вздохнул Блюмкин.
– Ну, это ничего, – улыбнулся Даня. – Я ведь назначил его начальником новой станции по очистке околоземного пространства. Сразу после коронации он и полетит… Станцию как раз сейчас на орбите монтируют. Народ там уже живет, наши многие… Знаешь, как я решил ее назвать?
– Как? – спросил Блюмкин, делая вид, что ему это действительно интересно.
– «Русалочка», – проговорил Даня с нежностью и снова отвел глаза в сторону. – Здорово, правда?
– Ничего, ничего, – с притворной рассеянностью признал Аркадий Эммануилович. – Ну, да, ладно, Ваше Величество… – я, признаться, на миг заскочил, только из уважения…
– Я понимаю, понимаю, только вот…
– Что, Ваше Величество? Что вас тревожит?
– Аркадий Эммануилович, пожалуйста, не называйте меня все время так официально, мы же все-таки приятели с вами.
– Прости, Данечка, я просто подумал, вдруг тебе так больше нравится.
– Нет. Но меня не это беспокоит. Я вот о чем всё думаю. Когда мы все снова… Того… Умрем… Любушка опять не с нами будет, а у этих… Ну…
– Это вопрос, Данечка, непростой. Я вот думаю, может быть людям два раза умирать-то и не положено. Ну, а ежели что, ты мою Любу знаешь, ей палец в рот не клади, и уж тем более два раза. «Я, – говорит, – теперь там все ходы и выходы знаю. Знаю, как не попасть в лапы к этим… Гобли… Гремли… Кривдо… Кривдолакам! Да! А еще собралась второе образование получать. Подала документы на теологический факультет Богословского института… Ну, всё, всё, ваше величество, бежать мне надо. Не хочу оставлять надолго приболевшую.
– Конечно-конечно! – горячо пожал ему руку Даня. – Тогда до завтра. В кафедральном соборе и увидимся.
* * *А пресловутый Ванечка эти дни проводил как обычно – на рабочих окраинах в компании коллег.
– …Видел-видел я этих тварей зеленых, из которых наш царь-самозванец, – утверждал здоровенный боров – бригадир одного из космических утилизаторов. – Было у меня с ними…
– А у меня насчет ящеров всегда предчувствие нехорошее имелось, – признался один из пьяных мусорщиков. – Как погляжу на ящера, сразу и думаю: «Что, шельма? Какую пакость задумал?..»
– Да тихо ты! – зашикали на него. – Пусть бригадир расскажет! Товарищ бригадир, не мучьте, скажите, что у вас с ними было, с этими, с инопланетчиками?
Боров значительно покачал головой и стал рассказывать:
– Да уж что было, то было… Подплыли, значит, к объекту, открываем, а там темно, как в заднице. Я кричу: «Свету давайте!», а сам уже лезу туда, и остальные за мной… – бригадир замолчал и хмуро пробежал взглядом по лицам товарищей. – Тут переноску протянули, включаем, глядь! А там, на мешках, две ящерицы зеленые сидят. Сидят, значит, и на нас смотрят, – с отголоском былого страха, продолжал боров. – Мы застыли и пошевелиться боимся. Тогда один из них кивнул на нас и говорит наглым таким голосом… Сам, главное, небольшой, а голосом говорит страшным-престрашным, аж жуть до костей пробирает. «Слушайте, вы, – говорит, – свиньи в космосе! Передайте вашему царю, что насчет какой-то там машины мы с ним все равно еще разберемся. Все, – говорит, – поняли?» Мы – как язык проглотили, только киваем. Тут второй, как оскалится да ка-ак рявкнет на нас еще страшней первого: «Пошли отсюдова!» Тут-то мы и рванули.
Бригадир вновь окинул трудяг мрачным взором и перекрестился. Вслед за ним бойко закрестились и все остальные.
– Чего только не попадается в этом сраном космосе, – мотая головой, посетовал пожилой мусорщик. А Ванечка по обыкновению заметил:
– Уж чего Бог дал того не переменишь…
