Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
Рыжий не спеша подошел к дальнему выходу из туннеля, закурил и стал с холодным интересом наблюдать за расправой. Карни оглянулся на Хмыря. Тот сидел уже не на корточках, а на земле, бутылка водки стояла между его вытянутых ног. Он с отсутствующим видом ухмылялся, глухой к мольбам, что потоком лились с разбитых губ Поупа.
Карни затошнило. Не столько из интереса, сколько для того, чтобы не видеть избиения, он вернулся к кучке хлама из карманов Поупа. Он разворошил ее и вытащил одну фотографию, желая рассмотреть ее поближе. На снимке был запечатлен ребенок, но понять, похож ли он на Поупа, не представлялось возможным: лицо старика уже изменилось до неузнаваемости. Один его глаз закрывался, окруженный наливающимся синяком Карни бросил карточку обратно, к остальным вещицам. Вдруг взгляд его наткнулся на перепутанный, в узлах, обрывок шнура, которого он в прошлый раз не заметил. Карни снова посмотрел на Поупа. Подбитый глаз бродяги совершенно заплыл, а второй, похоже, ничего не видел. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Карни наклонился и потянул к себе веревку, кольцом свернувшуюся среди хлама, точно змея в гнезде. Его притягивал вид узлов — они всегда зачаровывали его. Он не разбирался в теоретических науках (математика оставалась для него темным лесом, равно как и премудрости родного языка), но более осязаемые загадки привлекали его. Наткнувшись на узел, картинку-пазл или расписание поездов, он выпадал из реальности на несколько часов. Этот интерес уходил корнями в его детские годы, отмеченные печатью одиночества. Когда у тебя нет ни отца, ни братьев или сестер, с которыми можно поиграть, чем занять себя, как не головоломкой?
Карни крутил шнур так и сяк, разглядывая три узла, завязанные посередине на расстоянии дюйма друг от друга Они были большие и асимметричные и, похоже, не имели никакого смысла кроме разве что сведения с ума чудаков вроде него. Чем еще объяснить эту хитрую конструкцию, как не намерением создать почти неразрешимую головоломку? Он пробежал по узлам пальцами, безотчетно ища слабину, но они были сделаны так великолепно, что между переплетенными концами не прошла бы и иголка, даже самая тонкая. Это был слишком соблазнительный вызов, чтобы его проигнорировать. Карни снова вскинул глаза на Поупа. Брендан, похоже, успел притомиться; он отшвырнул старика к стене туннеля. Тело мешком осело наземь и осталось лежать, где упало. От него исходил явственно различимый дух сточной канавы.
— Эх, хорошо, — провозгласил Брендан, словно только что вышел из бодрящего душа. Его разгоряченное лицо блестело от пота, он улыбался во весь рот. — Дайка мне водочки, Хмырь.
— Все, больше нету, — заплетающимся языком ответил тот, в доказательство своих слов переворачивая бутылку. — Там и был-то от силы глоток.
— Врешь, — сказал Брендан, не переставая ухмыляться.
— Ну а если и вру? — отозвался Хмырь и отшвырнул пустую бутылку в сторону. Послышался звон разбитого стекла. — Помоги мне встать, — попросил он Брендана.
Брендан, пребывая все в том же прекрасном расположении духа, помог товарищу подняться на ноги. Рыжий уже двинулся к выходу из туннеля; дружки гуськом потянулись за ним.
— Эй, Карни, — через плечо окликнул Хмырь. — Ты идешь?
— Угу.
— Что, хочешь поцеловать этого козла на прощание? — предположил Брендан.
Хмырь так и покатился со смеху. Карни не ответил. Он поднялся, не сводя глаз с неподвижной фигуры, мешком лежавшей на земле: не мелькнет ли на лице Поупа проблеск сознания? Однако старик не подавал признаков жизни. Карни воровато оглянулся на своих товарищей: все трое шагали вперед и на него не смотрели. Он поспешно сунул в карман шнур с узлами. На это ушли считанные секунды. Как только веревка была надежно припрятана, Карни охватило ликование, совершенно не вяжущееся со скромной добычей. Он уже предвкушал долгие часы удовольствия, проведенные над этими узлами. Можно будет на время забыть о бедах, о сосущей пустоте в душе, о бездарном лете и безрадостной зиме, что ждала впереди; забыть о старике, неподвижно лежащем в нескольких ярдах от того места, где он сейчас стоял.
— Карни! — окликнул его Хмырь.
Карни развернулся и зашагал прочь от тела и от кучки пожиток. До выхода из туннеля оставалась пара шагов, когда старик у него за спиной пробормотал что-то в бреду. Слов было не разобрать, однако по какой-то прихоти акустики своды туннеля многократно усилили его бормотание. Голос Поупа отразился от стен, эхом раскатился в замкнутом пространстве и отразился снова, наполнив каменную трубу шепчущими отзвуками.
Только поздно ночью, в одиночестве своей спальни, под всхлипы матери, плачущей во сне за стеной, Карни смог спокойно рассмотреть новое приобретение. Рыжему с приятелями он не сказал о том, что стащил веревку: за такую ничтожную мелочь они засмеяли бы его. К тому же эти узлы бросали Карни вызов, который он намеревался принять — и, вероятно, потерпеть поражение — без свидетелей.
После непродолжительных препирательств с самим собой он остановил выбор на одном из узлов и приступил к делу. Почти сразу же он потерял счет времени: задача захватила его целиком. Незаметно проходили часы, а он все ломал голову над переплетением, пытаясь отыскать ключ к скрытой закономерности в способе вязки узла. На ум ничего не приходило. Логика конфигураций — если она существовала — полностью от него ускользала. Единственное, что ему оставалось, — это попытаться решить проблему методом проб и ошибок. Уже занимался рассвет, когда Карни наконец выпустил веревку и решил заснуть хотя бы на несколько часов. За ночь ему удалось лишь чуть-чуть ослабить узел.
В последующие несколько дней задача превратилась в навязчивую идею, неотступное наваждение. Карни возвращался к ней при малейшей возможности; в любую свободную минуту он снова и снова принимался теребить узел онемевшими пальцами. Головоломка захватила его так, как не захватывало почти ничто в его взрослой жизни; пытаясь развязать неподатливый узел, он становился слеп и глух для окружающего мира. Ночью при свете лампы в своей комнате или днем в парке он почти физически ощущал, что его затягивает в замысловато переплетенное сердце узла, а его сознание фокусируется и превращается в острие, способное проникнуть туда, куда не попадал далее свет. Однако, несмотря на упорство Карни, распутывание продвигалось крайне медленно. У большинства узлов, с которыми ему доводилось сталкиваться, требовалось найти одно уязвимое место — и они немедленно развязывались; но эта конструкция была такой искусной, что если один ее конец хоть на йоту поддавался, другой тут же затягивался еще больше. В конце концов он понял: секрет в том, чтобы равномерно развязывать узел со всех сторон. Надо самую чуточку ослабить один конец, затем перевернуть узел и ровно настолько же ослабить другой и так далее. Такое систематическое, хотя и утомительное, действие постепенно дало результат.
