Либба Брэй - Великая и ужасная красота
— А ты чего пожелала? — спрашивает матушка, когда мы наконец остаемся с ней вдвоем.
— У меня уже есть все, чего я хотела. Ты ведь здесь.
Она нежно гладит меня по щеке.
— Да. Еще на какое-то время.
Мое радостное настроение мгновенно испаряется.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Джемма, я не могу навсегда остаться здесь, иначе я попаду в ловушку, как те несчастные потерянные духи, которым никогда уже не завершить дело их душ.
— А в чем твое дело?
— Я должна исправить то, что натворили Мэри и Сара много лет назад.
— Но что они натворили?
Прежде чем матушка успевает ответить, к нам подбегает Пиппа, и, переполненная восторгом, так налетает на меня, что чуть не сбивает с ног. Она крепко обнимает меня.
— Ну, ты его видела? Разве это не самый безупречный из джентльменов? Он умолял меня о позволении стать моим защитником! Он просто отдал себя и свою жизнь в мои руки! Ты когда-нибудь слышала о чем-то хоть вполовину таком же романтичном? Это даже вынести трудно!
— Это точно, — сухо откликается Фелисити. Она только что вернулась с охоты, измученная, но счастливая. — Да, не так-то это легко, как можно подумать, честно вам говорю. У меня рука будет болеть неделю, не меньше.
Она осторожно поводит плечом и морщится. Но я прекрасно вижу, что она благодарна и за эту боль в руке, и за то, что получила наконец доказательства собственной скрытой силы.
Тут к нам подходит и Энн; ее светлые длинные волосы падают на плечи локонами, лежащими совершенно по-новому. И даже ее вечно текущий нос как будто угомонился. Энн показывает на высокие тонкие кристаллы хрусталя.
— А что это такое?
— Это руны Оракула, сердце этой сферы, — отвечает матушка.
Я подхожу к ближайшему кристаллу.
— Только не трогай их! — спешит предостеречь она.
— А почему нельзя? — спрашивает Фелисити.
— Сначала вы должны понять, как работает магия этого мира, как управлять ею, а уж потом можно будет позволить ей войти в вас, чтобы вы смогли ее использовать по другую сторону двери.
— Мы сможем взять вот такую силу с собой, в другой мир? — спрашивает Энн.
— Да, но не сейчас. Как только Орден восстановится, они смогут вас всему научить. Но до тех пор это небезопасно.
— Почему? — спрашиваю я.
— Прошло очень много времени с тех пор, как в последний раз использовалась магия этой сферы. И невозможно предсказать, что может случиться. Возможно, что-то вырвется наружу. Или войдет внутрь.
— Они гудят, — говорит Фелисити.
— В них заключена очень мощная энергия, — поясняет матушка.
В ее руках появляется моток золотой пряжи, и она начинает плести «колыбель для кошки».
Я присматриваюсь к кристаллам. Если склонить голову в одну сторону, они как будто исчезают. Но стоит посмотреть на них под другим углом, и я сразу вижу, как они поднимаются из земли, сверкая ярче бриллиантов.
— Но как все это действует? — спрашиваю я.
Матушкины пальцы быстро перебирают пряжу.
— Когда прикасаешься к рунам, ты словно становишься самой магией. Она вплывает в твои вены. А потом ты можешь творить в другом мире то же самое, что и здесь, в сферах.
Фелисити подносит руку к кристаллу.
— Странно… он перестал гудеть, когда я подошла.
Я не могу удержаться. И протягиваю руку, не касаясь кристалла, но поднеся пальцы совсем близко к нему. Меня пронзает потоком энергии. Перед глазами все прыгает. Желание коснуться руны становится просто невыносимым.
— Джемма! — резко вскрикивает матушка.
Я быстро отдергиваю руку. Амулет на моей шее светится.
— Ч-что это было?..
— Ты — проводник, — поясняет матушка. — Сквозь тебя течет магия.
Фелисити хмурится. Но через мгновение она расцветает в улыбке, что-то замышляя. И садится на траву.
— А представляете, если… если у нас будет такая сила там, в школе Спенс?
— Мы тогда могли бы делать, что захочется, — кивает Энн.
— Я бы сразу обзавелась целым шкафом самых модных нарядов, — хихикает Пиппа. — И кучей денег.
— А я бы на целый день стала невидимкой, — решает Фелисити.
— Ну, мне этого нельзя делать, — грустно говорит Энн.
— А я смогла бы облегчить страдания отца…
Я смотрю на матушку. Она щурится.
— Нет, — говорит она, распутывая только что сплетенную «лестницу Иакова».
— Почему нет? — спрашиваю я; у меня вдруг запылали щеки.
— Мы же будем очень осторожны, — говорит Пиппа.
— Да, просто ужасно осторожны, — мурлычет Фелисити, словно стараясь очаровать матушку, как одну из наших впечатлительных учительниц.
Матушка сминает пряжу в кулаке. Ее глаза вспыхивают.
— Слияние с такой силой — отнюдь не игра. Ею очень трудно управлять. Необходимо сначала подготовиться, это вообще не для бестолкового любопытства чересчур энергичных школьниц.
Фелисити отступает от кристаллов. Я же сержусь из-за того, что мне сделали выговор на глазах у подруг.
— Мы вовсе не бестолково любопытны.
Матушка кладет ладонь мне на плечо, чуть заметно улыбается, и мне тут же становится до слез стыдно из-за того, что я веду себя как ребенок.
— Всему свое время.
Пиппа пристально всматривается в нижнюю часть одной из рун.
— А что там за значки?
— Это древний язык, он старше греческого и латыни.
— Но что там написано? — Энн очень хочется это узнать.
— «Я изменяю мир; мир изменяет меня».
Пиппа встряхивает головой.
— Но что это означает?
— Это значит, что все, что мы делаем, возвращается к нам. Когда ты как-то влияешь на события, то и сама подвергаешься воздействию.
— Моя леди!..
Вернулся прекрасный рыцарь. На этот раз он вооружился лютней. И через минуту уже распевает песню, восхваляющую красоту и добродетели Пиппы.
— Разве он не само совершенство? Мне кажется, я вот-вот умру от счастья! Мне хочется танцевать… идем!
Пиппа тащит Энн к своему лихому рыцарю, мгновенно забыв о рунах.
Фелисити тоже отмахивается от всего и устремляется вслед за подругами.
— Ты идешь? — оглядывается она на меня.
— Через минуту! — кричу я ей вслед.
Матушка снова принимается плести что-то из золотой пряжи. Ее пальцы стремительно двигаются, потом вдруг замирают. Она закрывает глаза и судорожно вздыхает, как будто ее ранили.
— Матушка, что случилось? Ты в порядке? Мама!
Она открывает глаза, дышит тяжело.
— Так трудно удерживать это на расстоянии…
— Удерживать что?
— Ту тварь. Она продолжает искать нас.
Из-за дерева выглядывает чумазая девочка. И смотрит на матушку расширенными глазами. Лицо матушки смягчается. Дыхание становится спокойным. Она снова та же, какой я ее помню, — когда она хлопотала по дому, отдавая приказы слугам, или вдруг решая все поменять местами…
