Либба Брэй - Великая и ужасная красота
Фелисити хватается за голову, возмущенная до предела.
— Пиппа!
— Я не виновата! Подача была слишком резкой!
— Но ты должна была попытаться взять ее! — возражает Фелисити, размахивая ракеткой.
— Он летел слишком далеко! Мне было его не достать!
— Мы теперь можем достать очень многое, — намекающе произносит Фелисити.
Девушки, наблюдавшие за игрой, не поняли, что подразумевала Фелисити, но я, само собой, поняла. А вот Пиппа почему-то не сообразила.
— Это скучно, и у меня уже рука болит, — жалуется она.
Фелисити округляет глаза.
— Ну и довольно тогда! Давайте просто погуляем.
Мы передаем ракетки другой четверке, розовощеким юным девчонкам, стремящимся поразмяться. Покончив с игрой, мы беремся под руки и неспешно идем между высокими деревьями, мимо компании младших, играющих в Робин Гуда. У них возникли сложности, потому что каждая хотела быть девицей Мэриан и никому не хотелось быть ноттингемским шерифом.
— Ты сегодня ночью отведешь нас снова в сферы? — спрашивает Энн, когда голоса играющих сливаются за нашими спинами в ровный гул.
— Вам не придется меня уговаривать, — улыбаюсь я. — Там есть кое-кто, с кем мне хотелось бы вас познакомить.
— И кто же это? — спрашивает Пиппа, наклоняясь и поднимая с земли желудь.
— Моя матушка.
Энн судорожно вздыхает. Пиппа резко вскидывает голову.
— Но разве она не…
Фелисити мгновенно перебивает ее:
— Пиппа, помоги-ка мне набрать немного золотарника для миссис Найтуинг. Это поможет улучшить ее настроение к вечеру.
Пиппа послушно следует за Фелисити, и вскоре мы все уже ищем цветы. Дальше, у озера, я вдруг вижу Картика; он прислонился к столбу возле лодочного сарая, сложив руки на груди, и наблюдает за мной. Его черный плащ полощется на ветру. Я подумала, знает ли он что-нибудь о судьбе своего брата. На мгновение мне становится очень жаль его. Но потом я вспоминаю все его угрозы и насмешки, и как он высокомерно пытался приказывать мне, и вся моя симпатия к нему тает. Я вызывающе выпрямляюсь и смотрю на него в упор.
Ко мне подходит Пиппа.
— Праведные небеса! Это не тот ли самый цыган, который таращился на меня в лесу?
— Я не помню его, — лгу я.
— Надеюсь, он не попытается нас шантажировать.
— Вряд ли, — отвечаю я, изо всех сил изображая полное равнодушие. — Ох, посмотри-ка… одуванчик!
— А он довольно красив, правда?
— Тебе так кажется? — вырывается у меня прежде, чем я успела подумать.
— Для язычника — да, конечно. — Она с легким кокетством склоняет голову. — Кажется, он посматривает на меня.
Мне и в голову не приходило, что Картик мог следить не за мной, а за Пиппой, и это почему-то встревожило меня. Хотя он и доводит меня до бешенства, мне хочется, чтобы он глядел только на меня.
— На что это вы там смотрите? — спрашивает Энн.
Она набрала полную охапку поникших желтых цветов.
— Да вон на того юношу. Это тот самый, который на днях увидел меня в одном белье.
Энн щурится, приглядываясь.
— А! Этот! Но это ведь тот самый, которого ты поцеловала, Джемма?
— Ох, ты не могла этого сделать! — задыхается от ужаса Пиппа.
— Сделала, — спокойно говорит Энн, — но только для того, чтобы спасти нас от цыган.
— Вы встречались с цыганами? Где, когда? А меня почему с собой не взяли?
— Это длинная история. Я тебе ее расскажу на обратном пути, — обещает Фелисити.
Пиппа бормочет что-то насчет того, что мы вечно скрываем от нее самые важные вещи, но Фелисити не слушает; ее взгляд останавливается на Картике, потом на мне — с таким пониманием, что мне вдруг хочется убежать и где-нибудь спрятаться. А потом она обнимает Пиппу за плечи и начинает рассказывать историю нашего приключения в цыганском таборе, при этом не просто оправдывая мой поступок, но еще и выставляя меня чуть ли не героиней. Она превращает меня в благородную особу, решившую пожертвовать собой и вытерпевшую поцелуй варвара и язычника, чтобы спасти подруг. Фелисити говорит так убедительно, что я и сама почти ей верю.
Когда мы снова входим в дверь света, сфера приветствует нас нежными ароматами сада и сиянием яркого неба. Меня терзают сомнения. Я ведь не знаю, сколько времени мне будет позволено провести с матушкой, и не желаю делиться даже малой толикой этого времени с подругами. Но они все же мои подруги, и, возможно, матушке и самой хотелось бы познакомиться с ними; она тогда знала бы наверняка, что я не одна, что меня есть кому поддержать.
— Идемте со мной, — говорю я и веду их через серебряную арку в живой изгороди.
Но матушки нигде не видно. Вокруг высятся деревья, а дальше виднеется круг странных кристаллов, за ними — грот.
— И где же она? — спрашивает Энн.
— Матушка? — осторожно зову я.
Ничего… только птицы щебечут в листве. А что, если ее на самом деле здесь и не было? Что, если я просто вообразила себе все?
Подруги отводят глаза, стараясь не смотреть на меня. Пиппа что-то тихо шепчет на ухо Фелисити.
— Может быть, тебе просто приснилась ваша встреча? — мягко спрашивает Фелисити.
— Она была здесь! Я с ней разговаривала!
— Ну, а сейчас ее здесь нет, — замечает Энн.
— Идем с нами, — предлагает Пиппа, говоря со мной, как с ребенком. — Мы отлично проведем время. Обещаю!
— Нет!
— Вы меня ищете?
Матушка выходит нам навстречу все в том же синем шелковом платье. Она очаровательна, как всегда. Мои подруги застывают на месте.
— Фелисити, Пиппа, Энн… позвольте представить вас Вирджинии Дойл, моей матушке.
Девушки невнятно бормочут что-то, видимо, пытаясь выговорить вежливые приветственные слова.
— Мне очень, очень приятно познакомиться с вами, — говорит матушка. — Вы необыкновенно красивые девушки.
Эти слова произвели желаемый эффект. Девушки краснеют от удовольствия.
— Не хотите ли прогуляться со мной?
Вскоре девушки наперебой рассказывают ей разные истории о школе Спенс и о себе, сражаясь за ее внимание, а я немного обижаюсь, потому что мне, конечно же, хочется, чтобы матушка принадлежала только мне одной. Но вот она берет меня за руку и подмигивает, и я снова переполняюсь счастьем.
— Посидим немного?
На траву брошено роскошное серебристое покрывало. Выглядит оно воздушным, однако оказывается на удивление плотным и мягким. Фелисити проводит по нему рукой — серебряные нити начинают играть самыми фантастическими цветами и откликаются нежной мелодией.
— Боже мой… — восторженно восклицает Фелисити. — Вы это слышите? Пиппа, попробуй тоже!
