Амброз Бирс - Диагноз смерти (сборник)
Происшествие в Браунвилле[14]
Я преподавал в небольшой школе неподалеку от Браунвилла, который, как знает всякий, кому посчастливилось там бывать, расположен в живописнейшем уголке Калифорнии и является, можно сказать, его столицей. Летом этот городишко наполняется приезжими, которых здешняя газетка называет искателями удовольствий, но кого было бы правильнее назвать больными в последнем градусе. Пожалуй, вернее и справедливее было бы называть и сам Браунвилл местом последней надежды. Он был битком набит пансионами, в наименее погибельном из которых я дважды в день – ленч мне подавали в школе – справлял обряд, призванный удержать мою душу в бренном теле. От этой «гостиницы», – так его называла та же газетка, иногда, впрочем, меняя титул на «караван-сарай» – до школы было мили полторы, если идти по проселку. Но был еще один путь, о котором мало кто знал; он вел через невысокие холмы, густо поросшие лесом, и был значительно короче. Вот этим самым путем я и возвращался однажды вечером. Был последний день семестра, и я задержался в школе почти до темноты, готовя отчет для совета попечителей и не особенно надеясь, что двое из них смогут его прочесть, а третий – этакий случай преобладания духа над материей – переменит позицию: в извечном противостоянии семьи со школой он держал сторону собственного чада.
Я прошел не более четверти пути, когда мне попалась проказливая семейка ящериц, которая обосновалась неподалеку от пансионата «Браун-вилл-хаус». Они казались совершенно счастливыми, и ясно было, что здесь их держит никак не забота о здоровье. Я уселся на ствол повалившегося дерева и решил понаблюдать за ними. Пока я там сидел, совсем стемнело, лишь тонкая дуга месяца призрачным своим светом серебрила стволы и листья.
Тут я услышал голоса: женский, сердитый и прерывистый, спорил с мужским, глубоким и даже, пожалуй, музыкальным. Я поднял взгляд, пытаясь среди теней высмотреть тех, кто нарушил мое одиночество, но не увидел никого. Конечно, я мог видеть не более, чем на несколько ярдов, но дорожка просматривалась вполне хорошо, а значит, люди, чьи голоса я услышал, стоят где-то среди деревьев. Кроме этих голосов до меня не доносилось ни звука, а они стали теперь настолько отчетливыми, что я мог разобрать каждое слово. Мужской голос звучал гневно, да и слова были ему под стать.
– Я не стану вам угрожать. Вы ведь ничего не сможете сделать, и сами прекрасно это знаете. Пусть все идет своим чередом или – Богом клянусь! – страдать придется вам обеим.
– Что вы имеете в виду? – спросила женщина. Голос, несомненно, принадлежал настоящей леди. – Вы же не собираетесь… убить нас.
Ответа не последовало, по крайней мере, я его не услышал. Пока длилось молчание, я все вглядывался в лес, надеясь разглядеть хотя бы очертания говоривших, поскольку вдруг уверился, что дело очень серьезное и щепетильность тут неуместна. Мне показалось, что женщине в самом деле грозит опасность: ведь ее собеседник не отверг с ходу возможность убийства. А когда человек играет роль потенциального убийцы, он не имеет права выбирать себе аудиторию.
Через какое-то время я все-таки разглядел их среди деревьев, но лишь в самых общих чертах, насколько позволял лунный свет. Мужчина, высокий и стройный, был, похоже, во всем черном, дама же, насколько я мог судить, в сером платье. Они наверняка не могли меня видеть, я ведь был в глубокой тени, но когда беседа возобновилась, оба почему-то понизили голоса, так что больше я не расслышал ни слова. Мне показалось, что женщина начала оседать на землю, вскинув руки, словно в мольбе. Такое мне часто приходилось видеть на сцене, но в жизни – никогда, так что я и теперь не уверен, что это было на самом деле. Мужчина же неотрывно смотрел на нее, и его глаза, казалось, холодно поблескивали в лунном свете. Мне почему-то подумалось, что он вот-вот повернется и увидит меня. Уж не знаю, что на меня нашло, но я вдруг выступил из тени, которая меня скрывала. В тот же миг обе фигуры пропали. Напрасно я вглядывался в промежутки между деревьями и кустами подлеска. Ночной ветерок тихо тронул листья; ящерицы уже отправились на покой – ведь рептилии, надо сказать, блюдут режим неукоснительно. А луна уже скользнула за черный холм на западе.
Я пошел к пансиону в столь смятенном состоянии, что не мог бы даже утверждать наверняка, что видел и слышал кого-то, кроме ящериц. Все это казалось мне весьма странным и даже, пожалуй, жутким. Выглядело это так, словно в некоем явлении – объективном или субъективном – отыскалась какая-то сомнительная составляющая, которая наложила печать сомнительности на целое, да еще и придала этому целому нереальный оттенок. Мне это, надо сказать, совсем не нравилось.
На следующее утро за завтраком за нашим столом появилось новое лицо: напротив меня сидела молодая женщина, на которую я время от времени взглядывал лишь потому, что сидел прямо напротив. Когда она заговорила с высокой и крепкой женщиной, что прислуживала нам за столом, мое внимание привлек ее голос – он был похож на тот, который был мне памятен по вчерашнему случаю в лесу. Вскоре другая девушка, выглядевшая чуть старше, подошла к моей визави и села слева от нее, ласково пожелав ей доброго утра. Я вздрогнул: если голос первой девушки лишь напоминал тот, что я слышал ночью, то ее совпадал с ним совершенно. Это была та самая леди, которую я видел и слышал вчера в лесу, она во плоти сидела передо мной.
Ясно было, что это сестры. Наверное, бессознательно опасаясь, что во мне признают бесславного и безмолвного героя странного ночного приключения – моя совесть была неспокойна: ведь я подслушивал, пусть и невольно, – я наспех выпил чашечку теплого кофе, который здешняя прислуга мудро держала именно для таких вот торопыг, и поднялся из-за стола. Уже выходя из дома, я услышал арию Герцога из «Риголетто», исполняемую красивым глубоким баритоном. Должен признать, партию он вел безошибочно, но что-то в этом исполнении меня смущало. Так и не поняв, что именно мне не нравится, я поспешил по своим делам.
Вернувшись позже, уже среди дня, я увидел старшую из девушек, она разговаривала у дверей с высоким мужчиной, одетым во все черное. Собственно, никого другого я и не ожидал увидеть с нею. Меня так донимало желание узнать что-нибудь об этих людях, что я весь день не мог толком думать ни о чем ином и в конце концов решил выведать все, что удастся, любыми путями, исключая, конечно, бесчестные и противозаконные.
Тон мужчины был весьма приветлив, но, заслышав мои шаги по гравию, он умолк, обернулся и посмотрел мне прямо в лицо. Средних лет, темноволосый и на удивление красивый, он был безупречно одет и держался так, будто родился в этой одежде. Взгляд, который он обратил на меня, был открытым и ясным, в нем не было ни намека на грубость или вызов. Сейчас я говорю о тогдашнем, непосредственном восприятии, если же основываться на том, что подсказывает память, он должен бы был внушить мне неприязнь и опасение… мне не хочется называть это страхом. Секундой позже мужчина и женщина исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Впрочем, уже проходя коридором, я увидел их в одной из комнат: они просто зашли в дом через французское окно, доходящее до самого пола.
