Максим Перфильев - Жажда Смерти
— Последним и единственным, кто выживет, ты имеешь в виду — да? — уточнил священник.
— Да.
— Получается, что так. — утвердительно покачал головой Викториус. — Для тебя это важно?
— Возможно. — ответил спецназовец, затянувшись. — Не злишься на меня?
— Нет. Мне наплевать. Возможно, для меня было бы даже лучше, если бы ты нажал на курок.
Клавор выпустил дым из носа.
— Знаешь, мне до невозможности надоела эта ночь. Постоянная темнота. Может быть, это странно, но я с нетерпением жду рассвета… Если, конечно, здесь это, вообще, возможно. Я боюсь этой темноты. И этот страх — он какой-то необычный, не такой, к которому я привык.
Малочевский задумался.
— Знаешь, — произнес он, — Я — воин света. Я живу и веду войну на этой земле. И я люблю зиму. Зимой очень длинные ночи. Я не люблю лето. Кое-что летом мне очень не нравится — то, что летом ночи короткие. А я люблю ночью, в темное и прохладное время суток, гулять с друзьями. Ночью красиво и очень спокойно. Нет никакой суеты, и все зло, которое успело подняться в воздухе за день, оседает, на землю подобно пыли. Я не люблю, когда жарко, не люблю, когда слишком светло и много незнакомых людей вокруг. Поэтому я не люблю лето. Но все же кое-что летом мне очень нравится — то, что летом ночи короткие… Понимаешь, о чем я говорю?
Бариус, затягиваясь, внимательно посмотрел на священника. Кажется, он понимал, но ждал разъяснения.
— Ночью я сильнее ощущаю зло. Я всегда чувствую, когда оно приходит. А когда оно приходит, оно всегда приносит с собой страх. Часто ночью я с нетерпением жду рассвета.
— И здесь возникает дилемма: особенности твоего характера и особенности твоей… — спецназовец сделал небольшую паузу, — профессии.
— Точно.
— Хорошо, что иногда, в любой вещи можно найти что-то положительное. — Бариус стряхнул пепел в догорающий костер. — Я устал от этого страха. — продолжил он свою тему. — И самое главное, я не могу понять его — он какой-то необычный, необъяснимый, неоправданный. И я также устал от чувства агрессии. Злость, желание убить, желание причинить боль. Это постоянно внутри меня. Оно как будто пытается мной завладеть. Я чувствую, что начинаю сходить с ума.
— У тебя проблемы. — произнес Малочевский.
— Да. — ответил спецназовец. — Проблемы. И я надеюсь, что ты поможешь мне с ними справиться.
— Просто контролируй себя, и все будет в порядке. — ответил пресвитер.
— Я стараюсь.
— Продолжай стараться дальше.
Бариус утвердительно кивнул головой, как будто приняв наставление, затянулся последний раз и бросил окурок в кучу обугленных веток, на поверхности которых плавно развевались слабые языки пламени. Костер почти догорел. Спецназовец взял несколько других, сухих, веток, лежащих рядом и осторожно положил их на угли. Языки пламени начали медленно захватывать и поглощать собой новые ресурсы, тем самым, продолжая существовать.
— Работая в группе специального назначения, — начал Клавор, — я иногда задумывался над тем, почему я выбрал именно эту работу. И иногда я чувствовал, что действительно просто хочу помочь беззащитным и невинным людям и наказать, а лучше — уничтожить — зло. Я столько видел несправедливости, столько беспредела, столько жестокости в своей жизни. Я столько видел человеческой агрессии, человеческого зла. И иногда все, чего я хотел — наказать это зло, искоренить его. Как ты считаешь, это правильно? Ведь кто-то же должен этим заниматься.
Викториус посмотрел на спецназовца. Он немного подумал и потом ответил:
— Знаешь, твоя работа — на самом деле очень важна, я считаю. Но проблема в том, что ты сражаешься не со злом, ты сражаешься лишь с его последствиями… — пресвитер на мгновение остановился, как будто задумался. Затем он продолжил: — Настоящее зло — причина зла человеческого — остается безнаказанным и неизменным. Оно никуда не девается, оно просто теряет свое орудие, но потом, когда оно находит новое — оно снова возобновляет свою деятельность.
— А ты, значит, сражаешься с его причиной? — спросил Клавор.
— По крайней мере, я так всегда думал. — ответил Викториус после небольшой паузы.
— А сейчас?
Священник вздохнул.
— Наверное, если бы я сейчас думал так же, меня бы здесь не было.
— Это основная причина?
— Это, наверное, одна из причин.
Наступило молчание.
— А почему ты здесь? — спросил Викториус.
— Наверное, меня бы здесь сейчас не было, если бы я вписывался в этот мир. Но у меня такое чувство, что я совершенно не от сюда. Знаешь, война часто заставляет смотреть на смерть по-другому. Она часто заставляет больше ценить жизнь. Даже бессмысленный риск иногда потом кажется чем-то невероятно глупым. Война учит бороться. Но ты борешься, когда ты видишь перед собой цель, тогда, когда у тебя есть эта цель — когда ты борешься за что-то. Но, если в один прекрасный момент, ты понимаешь, что тебе бороться не за что, если у тебя ничего нет — то эта борьба становится бессмысленной. И бессмысленно ее продолжать. Я не могу найти себя в этом мире. У меня здесь по большому счету нет ничего, что могло бы меня здесь задержать. Так получилось, что у меня было много времени, чтобы подумать над этим. Я, как и Крос Валиндук, во многом виноват, я совершил много ошибок. Я, как и он, часто вел войны, которые не были моими… Здесь, вообще, наверное, нет ничего моего — даже войны.
Бариус подложил еще веток в костер, который, наконец-то, начал понемногу разгораться.
— Может быть, тогда где-то есть другой мир, который станет твоим. — заметил Малочевский.
— Наверное. — согласился спецназовец. — Но я слишком зол на Того, Кто его создал. Он виноват, в том, что создал меня, хотя я его об этом не просил. Он виноват в моей боли. Он виноват даже в тех ошибках, которые я совершил, потому что сделал эти ошибки слишком доступными в моей жизни. Может быть, у меня слишком много гордости. Но я лучше сохраню ее остатки, чем поступлюсь со своими принципами. Я так считаю. Это моя правда.
Наступила долгая пауза.
Священнику нечего было сказать. Наверное, здесь, вообще, не было смысла уже что-либо говорить. А Малочевский был достаточно мудр, опытен и слишком циничен, чтобы начинать с умным видом чопорно читать мораль.
— Я знаю все, — продолжил Бариус, — и я делаю выбор. Но у меня такое чувство, что ты тоже знаешь все, но свой выбор сделать не можешь, потому что сомневаешься в том, что знаешь.
Викториус улыбнулся.
— Ты хоть знаешь, что такое на самом деле сомнение? — произнес он.
— Я думаю, каждый человек хотя бы раз в жизни испытывал это чувство. — ответил Клавор. — Мы все постоянно делаем какой-то определенный выбор — и мы все хоть раз, да сомневаемся в правильности своего выбора.
