Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991
— Да, да, пожалуй, — согласился он. — Мне надо собраться с мыслями. Боже, как скверно на душе…
— Прошу тебя, не делай мне сейчас больно. Отправляйся лучше в библиотеку, там есть диван, помнишь?
— Хорошо, — он встал, стараясь не смотреть на нее.
— И вот еще что, Александр… Покидать этаж физиков пока не стоит. Это сейчас небезопасно для тебя. Из библиотеки возвращайся прямо ко мне, ладно?
Александр молча кивнул, но все еще не уходил, медлил, о чем-то раздумывая.
— А знаешь… — он хотел обратиться к ней по имени, но почувствовал, как ему трудно это сделать. — Может быть, это и жестоко с моей стороны, но я чувствую себя по-прежнему в полном одиночестве.
— Но почему, милый? — пыталась она улыбнуться.
— Пойми, ты не из моего времени и даже не с Земли. Ты дитя Космоса. И мне кажется, что и душа у тебя тоже какая-то холодная, неземная… Прости, но я ничего не могу поделать с собой. Так бывает, если проводишь много-много лет вдали от собственных снов.
— Но ведь она, вернее, мы с ней вместе, тоже много раз «уходили» от собственных снов, разве не так? А потом уже я одна приняла эстафету и всегда чувствовала, что ты рядом. Всегда! — И вдруг робким и бесконечно нежным движением ладони она дотронулась до его щеки. Это был ее жест, жест Геи!
«Память Супертранспьютера, — остро кольнула безжалостная мысль. — Она помнит, что принадлежало другой…».
Не говоря ни слова, он повернулся и вышел в коридор.
Глава 4
Александр хорошо помнил, где располагалась библиотека на этаже физиков, но сразу идти гуда ему почему-то не захотелось. Смутное беспокойство оставил в нем разговор с этой старой Геей, мыслящей уже новыми, неземными масштабами. Особенно странной казалась ему идея инклонирования. Для чего? Создать иллюзию того, что было? Или в ней живет вечный инстинкт материнства — воспроизвести жизнь в любых возможных формах?
Какая-то неестественность, даже запрограммированность сквозили в поведении Геи. И она все время как бы доказывала ему что-то. Но что именно?.. Увы, он был не в состоянии сейчас это понять. Когда же кончится эта проклятая головная боль! Анабиозная камера работала нормально. Потом «выход» и этот чудовищный грохот… Впрочем, и их встреча похожа на удар грома, ослепивший разум. Кажется, она сознательно оттягивала их встречу. Из равнодушия или из сострадания? Кто же ты такая, женщина в образе Геи?..
Он в раздумье постоял в коридоре у витражей-окон, за которыми стыла беспросветная тьма, потом, воровато оглянувшись на дверь препараторской, направился к блокам вспомогательных лабораторий. Лишь там можно было смонтировать какие-то дополнительные устройства для инклонирования. Ему нужно было во что бы то ни стало теперь же увидеть их и до конца разгадать суть ее замысла.
Подойдя к проему герметично закрытых дверей, Александр вытянул правую руку вперед. К счастью, емкостная связь еще действовала. Титаново-композитная плита пошла в сторону, и ему открылась анфилада вспомогательных лабораторий. Лишь главное из помещений было освещено достаточно ярко, остальные едва угадывались в глубине, в неверном отсвете мигающих рубиновых ламп.
Он обошел пирамиду серебристых контейнеров, сваленных прямо у холодильной камеры. Далеко впереди поблескивали монтажные кронштейны, на которых была смонтирована какая-то аппаратура, опутанная фиброволокнами и гибкими волноводами. В овальной нише за полупрозрачной пластиковой стеной угадывались сети тусклых размытых огней.
«Ага, значит, они и в самом деле здесь, эти треклятые модули! Она смонтировала их возле энергоблоков. Что ж, это вполне логично», — Александр облегченно вздохнул и тут же почувствовал смертельную усталость во всем теле. Тащиться назад, в библиотеку, уже не было ни сил, ни желания. Осмотревшись, он подошел к большому пеналу из-под пневмопочты. Верхняя его дверца пружинила, и кибернетик решил, что лучшего ложа ему сейчас не найти. Он набросил на голову капюшон куртки, потом лег навзничь.
Над ним к далекому арочному потолку многоцветным плющем тянулись жгуты фиброволокон, то выступая из полумрака вспышками световодов, то снова мягко растворяясь на фоне серебристых панелей. Александр прикрыл глаза, дав волю ленивым, отрывочным мыслям. Ему хотелось быстрее заснуть, но тупая височная боль удерживала сознание в зыбком бодрствовании. Итак, он как будто уловил неестественность в поведении Геи. Наверное, ждала его реакции на все происшедшее, на «копию». И все же странно, что она не вывела его из анабиоза, хотя так долго жила в полном одиночестве, совсем рядом. Кстати, эта похожа на ту, настоящую Гею даже больше, нежели она, Гея, когда-либо была похожа на саму себя. Бред?.. Нет, нет, попробуем разобраться. Скажем так: прошлая Гея — это и его прошлое, верно? Разумеется! Тогда попробуем вернуться поглубже в прошлое, в то время, когда она впервые вошла в его жизнь.
И он принялся вспоминать школу космонавтов, университет, свою давнюю студенческую жизнь в общежитии, пробные полеты к Ганимеду, увлечение старыми книгами… Вдруг что-то неясное, но настораживающее забрезжило в его памяти. Он замер, с мучительным напряжением вслушиваясь в себя. Стоп! Да уж не в том ли странном сне вся разгадка? Столь давнем, что теперь он кажется не из его собственного прошлого. Дикая, странная казнь на крыше ратуши… Ну да, конечно, именно это почти забытое сновидение и тревожило сейчас его подсознание! Он тогда много читал из истории человечества и был слишком впечатлителен. Вспомнилось и то утро перед экзаменами, брившийся перед зеркалом Овлур, который насмешливо внимал его рассказу о необычном сне…
Рассвет над старинным городом. Множество черепичных крыш, готика. Он, Александр, и какая-то незнакомая девушка на огромной высоте, на гребне одной из этих крыш, освещенные поднимающимся солнцем. Необычайно тихо вокруг. Город еще не проснулся, окутан предутренней дремой, но Александр знает, что им с девушкой не дождаться его пробуждения. Ила суждено погибнуть, разбиться на булыжнике базарной площади. Но не страх, а радость переполняет его. Он понимает: те несколько шагов, которые они сейчас сделают к краю бездны, навсегда останутся в памяти людей — тех, ради кого они пожертвовали своими юными жизнями. И вот он смотрит в глаза своей соратницы по борьбе и с восторгом понимает: ее душу переполняют те же чувства… А сзади уже звучат гортанные команды, и, подчиняясь грубой силе палачей, они крепко берутся за руки и делают эти последние роковые шаги. Вокруг них с шумом взлетают голуби, осыпаются под ногами обломки розовых черепков, но они не смотрят вниз, они смотрят друг на друга. О, они уже не здесь, они улетают далеко-далеко, в безмерные глубины космических пространств. И так торжественны, так невыразимо прекрасны их лица, что даже палачи замирают, пораженные силой их духа.
