Хелен Уэкер - Голем и джинн
Он несколько раз мысленно произнес свое настоящее имя, и это его немного успокоило. Он все-таки по-прежнему один из джиннов, как бы долго ни оставался у него на руке этот железный браслет. Он может жить с людьми и жить как они, но настоящим человеком, к счастью, никогда не станет.
17
Ясной и черной, как чернила, ночью Голем и Джинн прогуливались по крышам Принс-стрит. Ей еще никогда не случалось подниматься на крышу. Сначала она сомневалась и даже протестовала:
— Это не опасно?
— Не опаснее, чем любое другое место в городе посреди ночи.
— Звучит не очень обнадеживающе.
— Нам с тобой точно ничего не грозит. Пошли.
По его голосу и жестам женщина сразу поняла, что сегодня Джинном овладел очередной приступ упрямства, а значит, спорить бесполезно. Нехотя она последовала за своим спутником, а про себя решила, что заставит его вернуться, если почувствует малейший признак опасности.
Они поднялись по пожарной лестнице, и, оказавшись на большой, покрытой черным толем крыше, она поняла, что он победил: здесь было слишком интересно, чтобы сразу уйти. Городские крыши оказались чем-то вроде большой дороги, на которой кипела своя особенная ночная жизнь. Мужчины, женщины и дети появлялись и исчезали, спешили по делам, обменивались новостями или просто шли домой. Рабочие в промасленных комбинезонах собирались кучками вокруг жестяных бочек, в которых тлели угли, отбрасывая на их лица жутковатый красный отсвет. Подростки с настороженными глазами бесцельно слонялись по темным закоулкам. У Голема создалось впечатление, что границы здесь довольно строго охраняются от чужаков, но Джинна все знали. С некоторой опаской обитатели этого странного мира поглядывали на нее: незнакомая женщина, высокая, чисто и прилично одетая. Мальчишки помладше принимали ее за социального работника и поспешно скрывались в тени.
Вскоре она поняла, что, если бы знала правильное направление, могла бы спокойно обойти весь Нижний Ист-Сайд, ни разу не спустившись на землю. Многие крыши тянулись на целый квартал, и только низкие стенки отмечали конец одного дома и начало другого. Если одно здание оказывалось выше соседнего, между ними были натянуты веревочные лестницы. Кое-где между крышами были переброшены мостки из досок. Джинн прошел по первому из них совершенно спокойно, даже не глянув вниз, в пятиэтажную пропасть под ногами, а потом развернулся и остановился, поджидая Голема. К счастью для нее, доски оказались толстыми и надежными, и она перешла по ним без опаски. Он поднял брови, выражая ироничный восторг, а она с досадой покачала головой. Трудно сказать, что раздражало ее больше: его сомнение в ее силах или собственная глупая готовность поддаваться на его провокации.
Они пробирались по узкому, многолюдному проходу, когда послышался крик и все головы одновременно повернулись. В их сторону бежал человек, которого преследовал полицейский в форме. Полицейский бежал быстро, но преследуемый несся еще быстрее и перепрыгивал через попавшиеся на пути перегородки и бочки, словно лошадь в скачке с препятствиями. Все расступались, давая ему дорогу. Он перепрыгнул через мостик, подбежал к ведущему в подъезд люку, распахнул его и исчез из виду.
Тяжело дыша, полисмен остановился рядом с Джинном. Ему явно не хотелось продолжать преследование в темных закоулках подъезда. Недовольным взглядом он обвел зрителей, и все они поспешно отвели глаза. Тут он заметил Джинна.
— А вот и Султан, — улыбнулся он, прикоснувшись рукой к полям шляпы. — Доброго вам вечерочка.
— Офицер Фарелли, — отозвался Джинн.
— Стареешь, Фарелли, — просипел сидящий у стены пожилой пьяница. — Скорость уже не та.
— Ну, на тебя-то у меня скорости всегда хватит, Скотти.
— Так давай арестуй меня. Я бы не отказался от горячего ужина.
Не обращая на него внимания, полицейский кивнул всей компании и медленно побрел обратно, в ту сторону, откуда прибежал.
— Эй, Султан, — опять заговорил человек по имени Скотти, — а что это у тебя за подружка? — Его старческие глаза осмотрели Голема с ног до головы. — Я так думаю, красотка, что если он — Султан, так ты, стало быть, султанша! — Он зашелся в приступе дребезжащего смеха.
Они побродили еще немного, а потом нашли то, что искал Джинн: удачно расположенную крышу с высоким водонапорным баком на углу. Чтобы отбить у желающих охоту забираться на бак, его лестница была обрезана в шести футах от земли. Джинн подпрыгнул, схватился за нижнюю перекладину и, подтягиваясь на обеих руках попеременно, забрался на верхушку бака.
— Идешь? — спросил он, перегнувшись через перила.
— Если я не полезу, ты скажешь, что я струсила, а если полезу, значит я тебя поощряю.
Он засмеялся:
— Давай поднимайся. Тебе понравится вид.
Оглядевшись и убедившись, что ее никто не видит, женщина подпрыгнула и ухватилась за перекладину. Она чувствовала, что в развевающейся юбке вид у нее чрезвычайно глупый, но подъем был нетрудным, и скоро она уже стояла рядом с Джинном на вершине бака. Как он и обещал, вид отсюда был великолепный. Бесконечные крыши, теряющиеся вдали, казались подсвеченной колодой игральных карт. Далеко за ними, едва заметная в темноте, виднелась черная лента Гудзона, разделяющая огни порта и ровное свечение города на другом берегу.
Женщина указала на реку:
— Вон там я вышла на берег, кажется. Или немного южнее. Точно не помню.
— Надо же, пешком шла по дну реки, — покачал головой Джинн. — Я о таком даже подумать боюсь, не то что сделать.
— Не сомневаюсь, что ты нашел бы какой-нибудь другой способ удрать.
— Я тоже не сомневаюсь, — ухмыльнулся он.
Холодный и ровный бриз дул ей прямо в лицо, трепал волосы и приносил с собой запах угольной пыли, речного ила и дыма из тысяч труб. Джинн скрутил сигарету, прикоснулся пальцем к кончику и затянулся.
— Тот полицейский, — спросила она, — ты его знаешь?
— Только по имени. Полиция не трогает меня, а я не трогаю ее.
— Они называли тебя Султаном.
— Это не я придумал. Такое же ненастоящее имя, как Ахмад. — В его голосе прозвучала незнакомая горечь, — видимо, тема была болезненной. — И у тебя теперь тоже появилось другое имя. По-моему, тот пьяница шутил, только я не понял, в чем смысл шутки.
— Султанша — это королева, но еще есть такой изюм без косточек.
— Изюм? — фыркнул Джинн.
— Мы используем его в пекарне.
Он засмеялся, а потом придвинулся ближе и внимательно посмотрел ей в лицо:
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно, — удивилась она.
— У тебя такие невероятные способности. Разве тебе не тошно тратить жизнь на то, чтобы печь хлеб?
— Тошно? Разве печь хлеб — это недостойное занятие?
— Вполне достойное, но, по-моему, оно не соответствует твоим талантам.
— Я очень хороший пекарь.
— Хава, я не сомневаюсь, что ты лучший пекарь во всем городе. Но ты же способна на большее! Зачем тебе целыми днями печь хлеб, если ты можешь легко поднять на руки взрослого мужчину или прогуляться по дну реки?
— И как бы я стала все это делать, не привлекая к себе внимания? Мне что, надо стоять посреди стройплощадки и передвигать каменные глыбы? Или получить лицензию на водолазные работы?
— Ладно, тут ты права. Но ты ведь умеешь читать чужие страхи и желания. Это не такой очевидный талант, и с ним можно заработать кучу денег.
— Никогда, — ровным голосом проговорила она. — Я никогда этим не воспользуюсь.
— Почему? Из тебя бы вышла прекрасная гадалка или даже мошенница. Я знаю десяток магазинчиков на Бауэри, которые…
— Это совершенно исключено! — Только тут она заметила усмешку, прячущуюся в уголках его рта. — Ты меня дразнишь?
— Конечно дразню. И мошенница из тебя получилась бы никудышная — все жертвы разбегутся.
— Буду считать это комплиментом. А потом, я люблю свою работу. Она мне подходит.
Джинн стоял, облокотившись на ограждение, подперев подбородок рукой, и выглядел при этом очень по-человечески.
— Если бы ты могла делать все, что пожелаешь, и не бояться разоблачения, ты бы все равно работала в пекарне?
— Не знаю. Наверное. Но я не могу делать все, что пожелаю, поэтому к чему об этом говорить? Я только злюсь от таких разговоров.
— А тебе больше нравится обманывать себя, чем злиться?
— Да, хоть ты и понимаешь все это чересчур примитивно.
— А почему бы и не разозлиться? Это хорошая, честная реакция!
Она покачала головой, пытаясь найти верные слова:
— Давай я расскажу тебе об одном случае. Однажды я кое-что украла, в тот самый день, когда оказалась в Нью-Йорке. — И она рассказала ему о голодном мальчике, о человеке с книшем и о разъяренной толпе. — Я не знала, что мне делать. Я только понимала: они разъярены и хотят, чтобы я заплатила. Я все это словно впитывала в себя, а потом… как будто раздвоилась. — Она замолчала и нахмурилась, вспоминая. — Я стояла рядом и наблюдала себя со стороны. Я была спокойна. Ничего не чувствовала. Но знала, что сейчас произойдет что-то ужасное и виной этому буду я. Мне было всего несколько дней от роду, и я еще не умела держать себя в руках.
