Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Всякий след убийцы пропал, он словно сквозь землю провалился. Все наши поиски оказались тщетны. В том, что убийца — Ястронь, мы больше не сомневались. Ибо вскорости после трагического происшествия на мосту Святого Флориана между рыбаками поползли слухи о «возвращении» Ястроня «из далекой экспедиции». Я убедился в этом и сам, проходя однажды мимо его халупы на берегу Дручи. Дверь стояла открытая настежь, а куча сетей из угла исчезла. По-видимому, таинственный владелец «летней резиденции» заходил сюда, оторвал доски с забитой двери, забрал свой рыбацкий скарб и поспешно исчез подальше с глаз людских. Несколько раз мы с Вирушем прочесали все береговые укромные уголки, снова обошли все подземелья под Дручью, заглянули в подозрительные притоны, посещаемые рыбарями — все напрасно. Ястронь бесследно исчез.
Правда, в трактирных разговорах и беседах — а мы усердно прислушивались к любым известиям, — не раз упоминалось его имя, но ничего определенного узнать так и не удалось; солидарные «коллеги» относились к посторонним «господам» недоверчиво и проявляли упорную сдержанность.
Тем временем минул месяц со времени отъезда Хелены. Она вернулась из Болестрашиц прекраснее, чем когда-либо, и очень по мне соскучилась. На матовых щечках снова расцвел чудесный розовый вестник здоровья, пречистая лазурь очей словно углубилась и начала сверкать огнем. Красота моей нареченной повсюду, где бы она ни появилась, привлекала внимание. Мне завидовали, и не без оснований.
Так прошло несколько месяцев мягких и солнечных, как летние дни. О Каме заглохли все слухи. С момента «пробуждения» Ястроня она не подавала никаких признаков жизни. Прекратились страстные записочки, прервалась вся эта безумная корреспонденция, полная взрывов страсти, властная, деспотичная в своей любовной тирании.
Но Анджей не верил затишью.
— Пока мы не получим абсолютную и постоянную власть над Ястронем, все может повториться и с удвоенной силой, — говаривал он мне не раз на мое глупое спокойствие. — Не забывай о том, что существо, чьему влиянию ты столь долго уступал, является одним из элементалов, а монады стихий, уж коли пожелают человеческой жизни и человеческого облика, не уступают так легко, трудности их не пугают, и они охотно возобновляют попытки земной манифестации.
— Да ведь Ястронь разбужен, — упрямо твердил я.
— Ну и что же? Он человек и постоянно нуждается в сне и отдыхе. А мы, увы, не имеем возможности оберегать его в такие минуты.
— Полагаю, не скоро завладеет им желание убить кого-нибудь на мосту, значит, он не впадет снова в летаргический сон.
— Это для Камы не столь и важно. Вопреки очевидности она имеет на него более сильное влияние, нежели мы. Кто в течение двух лет с лишним оставался с этим человеком в психофизическом симбиозе, тому и впрямь легче, чем кому-нибудь другому, овладеть им снова. Я обеспокоен тем более, что мы не знаем, где находится Ястронь.
— А, собственно, какая польза в его поимке? Ведь такую тварь на долгое время удерживать трудно.
— Конечно, однако необходимо повлиять на него соответствующим образом, договориться. Или, к примеру, предложить, чтобы он некоторое время пожил под нашей опекой, хотя бы здесь, у меня дома.
— Гм… да. Пожалуй, так и в самом деле удастся обезопасить себя. Я охотно занялся бы этой проблемой, неизвестно лишь, где его искать. Залег в какой-нибудь норе, как и пристало водяной крысе.
Вируш задумался. В его лице, удлиненном, с резким суровым профилем, мелькнула тень колебания — редкий момент у такого стального человека — момент внутреннего разлада. Но он быстро совладал с собой и поглядел мне в глаза со своей обычной грустной улыбкой:
— Возможен лишь один способ напасть на след Ястроня: прибегнуть к экстериоризации.
— Термин мне не очень-то понятен.
— Поймешь в ходе опыта. А прежде всего — одно принципиальное условие.
— Заранее обещаю выполнить все до йоты.
— Говорить с Ястронем ты должен сам.
— Ну конечно же, даже прошу об этом. Только бы отыскать мерзавца.
— Путь тебе укажет проводник.
— Проводник? Кто он?
— Странник-отшельник.
— Где же его найти?
Анджей улыбнулся.
— Он придет сюда сам; узнаешь его сразу. Пойдешь за ним.
— А ты?
Вируш снова как-то особенно улыбнулся:
— Останусь здесь; буду ждать твоего возвращения в кресле! Ты меня посадишь, когда я засну.
— Хорошо. Тебя закрыть на ключ?
— Просто необходимо. У меня два ключа от двери в коридор; один останется у меня, второй возьмешь ты.
— Когда?
— Сейчас же. Вот ключ. Приверни лампу!… Так! А теперь не разговаривай со мной; мне необходим полный покой.
Я отошел в угол комнаты, сел на софу, не спуская с него глаз. А он, поднеся к губам пантакль — символ микрокосма, поцеловал вырезанное в центре изображение Великого иерофанта. Затем, простерев вдаль руку, он начал монотонно, подобно муэдзину на галерее минарета, читать апострофы сетрама. В вечерней тишине странно звучал молитвенный напев — маг укреплял свои духовные силы перед началом операции. Я словно очутился далеко от тихого уголка Парковой улицы, где-то в золотых песках пустыни на заходе солнца, когда светило — огромное, багряное — погружает свой диск в морские волны, а я, в окружении верных Аллаха, слушаю вечерний намаз.
— Силы царства земли и неба, — молил Анджей, — да обрящетесь под моей левой ногой и в моей правой руке! Слава и вечность, коснитесь моих рамен и направьте меня на путь победный! Милосердие и справедливость, да будете равновесием и блеском моей жизни! Мудрость и благоразумие, увенчайте мою главу! Светлые духи, ведите меня между колоннами, на коих покоится тяжесть храма! Ангелы сфер, утвердите стопы мои на скалистом пороге пропасти! Херувимы, сделайтесь силой моей во имя Предвечного! Эоны, боритесь за мое дело во имя тетраграмматона! Серафимы, очистите мою любовь! Алилуйя, алилуйя, алилуйя!
Голос мага к концу сетрама звучал все тише, последние слова он прошептал едва слышно…
Он был в трансе. Я подошел к нему, мягко обнял за плечи и посадил в кресло. Затененный абажуром свет лампы погрузил в красноватую топь его тихий сосредоточенный лик и нервные, бессильно лежащие на подлокотниках руки…
Вдруг из груди, из-под мышек, изо рта спящего начали выделяться молочно-белые эманации. Гибкие подвижные ленты обвили его, закрывая голову и тело. На миг Вируш исчез в клубах эктаплазмы…
Через некоторое время в скоплении флюидов обозначилась формотворческая тенденция; возник контур головы, рук, тела, и через несколько минут я увидел рядом с Анджеем вполне отчетливую фигуру старца, опиравшегося на плечо Анджея. Лицо серьезное, благородное, с высоким лбом, орлиным носом и глубокой вертикальной бороздой над переносицей напоминало лицо спящего в кресле, однако не было ему идентично — как будто Вируш, но в трансфигурации.
