Энн Райс - Вампир Арман
Поднявшись из могилы, высоко наверху я увидел прямоугольник неба – там, где мой господин вытащил с пола мраморную плиту, несомненно, могильный камень с надписью, чтобы я мог выбраться. Я подтолкнул свое тело вверх. То есть, я согнул ноги в коленях и изо всех сил дернулся вверх, как будто умел летать, и прошел сквозь это отверстие, приземлившись на ноги.
Мариус, неизменно встававший раньше меня, сидел неподалеку. Он не замедлил отреагировать одобрительным смехом, как я и ожидал.
– Ты приберегал свой фокус для этой минуты? – спросил он. Я оглядывался по сторонам, меня слепил снег. Как же мне было страшно смотреть на обледенелые сосны, возвышавшиеся над руинами деревни. Я едва мог говорить.
– Нет, – сумел сказать я. – Я не знал, получится у меня или нет. Я не знаю, на какую высоту я смогу прыгнуть, не знаю, сколько у меня сил. Но ты доволен?
– Да, а почему мне быть недовольным? Я хочу, чтобы ты был сильным, чтобы никто не смог причинить тебе вред.
– А кому это нужно, господин? Мы путешествуем по миру, но ведь никто не знает, откуда мы пришли и куда направляемся.
– Встречаются и другие вампиры, Амадео. Они есть и здесь. Я могу услышать их, если захочу, но у меня есть веские причины к ним не прислушиваться.
Я понял.
– Слушая их, ты открываешь свои мысли, и они могут узнать, что мы рядом?
– Да, умник. Так ты готов вернуться домой?
Я закрыл глаза. Я перекрестился по старому обычаю, справа налево. Я подумал об отце. Мы были в диких степях, он высоко поднялся в стременах, держа в руках свой гигантский лук, лук, который мог согнуть только он; как мифический Одиссей, выпускал он стрелу за стрелой в налетевших на нас разбойников, прямо на скаку, держась на коне с таким мастерством, словно он сам был турком или татарином. Стрелу за стрелой быстро выхватывал он из висевшего за спиной колчана, вкладывал ее в лук и стрелял, несмотря на то, что конь галопом несся по высокой траве. Ветер развевал его рыжую бороду, а небо было таким синим, таким синим, что…
Я прервал свою молитву и чуть не потерял равновесие. Господин поддержал меня.
– Очень надеюсь, что ты покончишь с этим побыстрее, – сказал он.
– Поцелуй меня, – сказал я, дай мне свою любовь, обними меня, как всегда, мне так нужны твои руки. Направляй меня. Но обними меня, да. Дай мне положить голову тебе на плечо. Да, ты мне нужен. Да, я хочу побыстрее со всем покончить, а все уроки, которые останутся в голове, забрать домой.
Он улыбнулся.
– Дом теперь у Венеции? Ты так быстро принял решение?
– Да, я даже сейчас это понимаю. Впереди лежит земля, где я родился, это не обязательно дом. Идем?
Подхватив меня на руки, он поднялся в воздух. Я закрыл глаза, лишившись тем самым последней вспышки неподвижных звезд. Мне казалось, что я заснул, прижимаясь к нему, не видя снов, не чувствуя страха. Потом он поставил меня на ноги.
Я мгновенно узнал высокий темный холм, голый дубовый лес с обледенелыми черными стволами и скелетообразными ветвями. Вдалеке, внизу, блестела полоска Днепра. У меня зашлось сердце. Я осмотрелся, ища глазами унылые башни верхнего города, той части города, что мы называли Владимирской, то есть, старый Киев.
Я стоял в нескольких ярдах от куч камней, которые когда-то были городскими стенами.
Я шел первым, легко взбираясь на камни, блуждая среди развалин церквей, церквей, когда-то славившихся своей красотой, пока хан Батый не сжег город в 1240 году.
Я вырос в этих джунглях древних церквей и разрушенных монастырей, где часто спешил на службу в Софийском соборе, в одном из немногих памятников, которые пощадили монголы. В свое время он гордился своими золотыми куполами, подавляя все прочие церкви, и, по слухам, считался даже более величественным, чем его тезка в далеком Константинополе, поскольку был больше по размеру и хранил массу сокровищ.
Я же знал только его величавые останки, поцарапанную скорлупу. Сейчас мне не хотелось заходить в церковь. Мне хватило и внешнего осмотра, потому что теперь, проведя несколько счастливых лет в Венеции, я представлял себе былое величие этой церкви. После великолепных византийских мозаик и картин собора Сан-Марко, после древней византийской церкви на венецианском остров Торчелло, я понимал, какое это когда-то было потрясающее зрелище. Вспоминая оживленные толпы венецианцев, ее ученых, школяров, юристов, купцов, я мог наделить кипящей энергией этот унылый, запущенный пейзаж.
На земле лежал глубокий, плотный слой снега, и в тот холодный ранний вечер немногие вышли на улицу. Так что мы могли чувствовать себя свободно, легко ходить по снегу, не выбирая удобную тропу, как смертные.
Мы подошли к длинной полосе разрушенной крепостной стены, к бесформенной заснеженной ограде, и оттуда я взглянул на нижний город, который мы называли Подол, на единственную оставшуюся часть Киева, на город, где, в грубой бревенчатой избе, в нескольких ярдах от реки, я родился и вырос. Я посмотрел вниз, на закопченные крыши, на покрытую очищающим снегом кровлю, на дымящие трубы, на узкие, изогнутые, засыпанные снегом улицы. У реки давно уже выстроилась целая сеть таких домов и прочих зданий, которые выдерживали как пожар за пожаром, так и самые страшные татарские набеги.
Население города состояло из торговцев, купцов и мастеровых, прикованных к реке и богатствам, которые она приносила с востока, к деньгам, которые некоторые могли заплатить за товары, которые она везла на юг, в европейский мир. Мой отец, неукротимый охотник, торговал медвежьими шкурами, которые он в одиночку привозил из чащи огромного леса, простиравшегося далеко на север. Лиса, куница, бобр, овчина – он торговал всеми этими мехами, и так велики были его сила и удача, что ни одному мужчине и ни одной женщине из нашей семьи никогда не приходилось продавать свое рукоделие или нуждаться в пище. Если мы голодали – а мы голодали, то причина заключалась в том, что пищу съедала зима, что кончалось мясо, а на отцовские деньги нечего было купить.
Стоя на крепостной владимирской стене, я вдохнул запах Подола. Я различил зловоние гниющей рыбы, скота, грязной плоти и речной слякоти.
Я завернулся в свой плащ, сдул с меха снег, попавший мне на губы, и оглянулся на темные купола собора, выделявшиеся на фоне неба.
– Давай пройдем дальше, давай пройдем мимо замка воеводы, – сказал я.
– Видишь то деревянное здание, в прекрасной Италии никто не назвал бы его дворцом или замком. Здесь это замок.
Мариус кивнул. Он сделал успокаивающий жест. Я вовсе не обязан был вдаваться в объяснения по поводу этого чуждого ему места, откуда я пришел.
Воевода был нашим правителем, в мое время воеводой был князь Михаил из Литвы. Кто стал воеводой сейчас, я не знал.
