Алекс Белл - Девятый круг
Когда я увидел, что он пребывает в нерешительности, то уже знал наверняка и от этого почувствовал себя страшно уставшим. И от себя самого, и от Стефоми… Меня замучила необходимость полагаться на чужие рассказы о том, кто я такой. Сколько раз мне еще предстоит испытать эту унизительную неуверенность? Такое положение вещей начинает вызывать у меня ощущение, что я скорее чья-то тень, а не подлинная личность.
— Скажи, почему ты солгал мне насчет похорон? — решительно потребовал я. — Что из того, что ты рассказывал мне про тот день, было правдой?
Стефоми тяжело вздохнул:
— Ничего.
— Ничего?
— Ты должен понять меня, Габриель. Я обманывал тебя лишь потому, что знал: правда причинит тебе боль. Твое душевное состояние было очень шатким, и я подумал, что эти мои выдумки смогут помочь тебе ощутить себя более уравновешенным. Привести твои чувства в норму.
— В норму? — переспросил я почти шепотом.
— Если бы я сказал тебе правду, ты мог бы совершить какую-нибудь глупость. Ты возненавидел бы себя за все, что происходило.
— Значит, это я убил их, да? — сказал я скорее самому себе, понимая, что собирается ответить мне Стефоми. — Я каким-то образом убил жену и сына. Авария автомобиля произошла по моей вине, так?
— Никакой автомобильной аварии вообще не было, — ответил Стефоми очень тихо.
Я вытаращил на него глаза, почувствовал, как учащенно забилось сердце.
— Ты хочешь сказать… что Ники и Люк… что они живы?
— Нет. Они… э-э-э… просто они никогда не существовали.
Никогда не существовали?.. В следующий момент я рассмеялся, уверенный, что он наверняка пошутил. Но Стефоми не смеялся. На этот раз он даже не улыбался.
— Не говори глупостей, — сказал я, пристально глядя на него. — У меня есть документы, подтверждающие, что они существовали. Свидетельства об их смерти, свидетельство о заключении брака и…
— Свидетельства фальшивые.
— Чушь! Если они никогда не существовали, почему же я так скучаю по ним?
— Потому что ты полюбил их образы, возникшие в твоем воображении, — объяснил Стефоми, пожав плечами.
Я покачал головой, ощущая одновременно и изумление, и беспокойство:
— Ну хорошо, а теперь уважь меня. Скажи, где моя настоящая семья?
— У тебя нет семьи, — ответил Стефоми будничным тоном. — И никогда не было.
— Ага, я понимаю. Ты имеешь в виду, что я тоже был зачат чудесным образом?
— Ты был сиротой.
Внимательно вглядевшись в Стефоми, я впервые осознал, какая же он жалкая личность. И как только я вообще мог полагаться на него прежде, доверять ему? Ну ладно, теперь у меня есть Кейси. Он мне больше не нужен.
— Думаю, в дальнейшем нам не следует встречаться, — твердо заявил я. — Мне совершенно ясно, что ты страдаешь душевным расстройством, выражающимся в болезненном пристрастии ко лжи. Вероятно, это связано с последствиями какой-то психической травмы, полученной и вылеченной в детстве. Понимаешь, я читал о подобных вещах. Это из области психиатрии. Я посоветовал бы тебе обратиться за помощью. Все, что ты до сих пор делал, — это врал мне. Поразмысли об этом. Ведь об этой так называемой религиозной войне или об Антихристе я не слышал ни от кого, кроме тебя. Мне представляется вполне вероятным, что все это ты выдумал, чтобы произвести на меня впечатление.
— Твое намерение может иметь очень опасные последствия, — негромко произнес Стефоми мрачным тоном,
— Ты приревновал меня к ней, да? — спросил я, начиная наконец что-то понимать.
— Это ты о чем? — спросил Стефоми со странным выражением лица, внимательно глядя на меня.
— Ты ревнуешь меня к Кейси.
— С какой же это стати я стал бы ревновать тебя к ней? — продолжал он спокойно, как человек, дружелюбно беседующий с сумасшедшим.
— Из-за меня! — радостно воскликнул я. Эта мысль вызвала в моем сознании маленькое счастливое и самодовольное озарение. — У меня действительно была потребность в общении с тобой до того, как я встретил ее, верно? И тебе это очень нравилось, не правда ли? Внимание с моей стороны и всякое такое. Ты был единственным, с кем я общался, к чьим советам прислушивался и кто рассказывал мне о моем прошлом… А потом я стал проводить больше времени с Кейси и меньше с тобой, и ты решил, что тебе надо прийти сюда и рассказать мне другую историю о моем прошлом, чтобы снова вызвать у меня интерес к тебе. На этот раз это не погибшая семья, а круглый сирота. Насколько же, по-твоему, я глуп? Теперь ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе. Мое прошлое, Стефоми, меня больше не интересует. Я знаю, что семья у меня действительно была. Я чувствую это. И мне не нужно, чтобы кто-то мне это доказывал. И ты не можешь сказать мне ничего такого, что заставило бы меня сомневаться в этом.
— Ну что ж, пусть будет по-твоему, — сказал Стефоми, слегка пожав плечами. — Только не спеши избавляться от меня, мой друг, ибо я могу понадобиться тебе, когда произойдут грядущие события. И тогда ты можешь пожалеть о том, что говорил сейчас.
— Грядущие события! — повторил я насмешливо. — Даже если что-то там и грядет и мне понадобится помощь, я просто помолюсь о ней Всевышнему.
— Молиться! — Стефоми практически выплюнул это слово. В тот момент я впервые за весь вечер увидел его разозлившимся. — Бог мой, ну как же ты можешь быть таким наивным, Габриель? Разве молитва когда-нибудь кому-нибудь помогала? Разве ты не знаешь, что происходит с людьми, когда они молятся? Они же привлекают внимание Бога к своим собственным грехам, и Он их наказывает. Он насылает на них мор. Насылает потопы…
— Ты по-прежнему лжешь!
— Мне не нужно лгать о Боге, чтобы представить Его жестокой, эгоистичной скотиной! — рявкнул Стефоми. — Люди беспричинно страдают и гибнут каждый день, Габриель! Каждый день! Уверяю тебя, попасть после этого в Ад было бы облегчением. Да, облегчением! Что ты скажешь насчет Ноева ковчега? Весь мир молил Бога о спасении, а чем Он воздал им за их мольбы? Тем, что утопил всех. Разумеется, кроме Ноя, которого всю оставшуюся жизнь преследовали воспоминания об увиденном, и который в конце концов стал жалеть, что не погиб вместе со всеми остальными. Это все та же старая как мир история: молишься Богу, а в ответ, блин, получаешь в харю! Каждый, кто при этом способен клясться в верности Богу, мне отвратителен! А все вы — скопище дерьмовых, безмозглых баранов! Ведь вы даже не в состоянии допустить вероятность того, что Бог — это извращенный, самовлюбленный подонок!
— Заткнись! — заорал я на него, обретя наконец дар речи. — Заткнись! Замолчи!
