Лиля Калаус - Фонд последней надежды
Первым, кого она увидела в зале, был её дражайший супруг Владислав Севостьянов. Он еле заметно подмигнул изумлённой Асе — мол, не забывай о конфликте интересов, — и сейчас же развернулся к ней лиловой фрачной спиной. Вокруг Влада клубилось его графоманское вороньё.
— Асенька, давай сюда подгребай, мало ли! — раздался радостный голос Жорки Непомнящего, который занял целую скамью в задних рядах.
Ася вздохнула и пошла на его зов. Как Влад ухитрился на спектакль пролезть? И без всякого асиного участия? Понятное дело, коллеги-координаторы сбежались на халявную тусовку, а он-то каким боком? Наверняка, Софка ему протежирует. Мог бы хоть предупредить.
Наконец, все расселись и торжественно примолкли. Свет в зале померк, вспыхнула пара софитов перед сценической площадкой, и на неё выкатились все пять м-артовских актёрок. Одеты они были в коричневые формы и фартучки советских пионерок, на шеях болтались красные галстуки. Под заглавную песню пионерки принялись кувыркаться и ходить колесом по кругу, сверкая из-под коротких платьиц тематическими рейтузами с начёсом.
Двухактный спектакль под названием «Гуд бай, Америка!» представлял собой умело слепленный сборник актёрских этюдов. В одном пионерка чувственно признавалась в любви гипсовому бюсту Ленина, в другом подружки задорно гнобили очкастую товарку-неудачницу, в третьем пионерка напилась пива и кричала под окнами любимого мальчика, в четвёртом пионерка описалась на пионерском сборе, в пятом училка обозвала нерадивую пионерку блядью, в шестом…
Ася зевнула. После пятого она всегда теряла сюжетную нить. А вместе с ней и интерес к спектаклю. Откровенно говоря, при желании в нём можно было обнаружить и второй, и третий план, и сверхзадачу, и массу тонких нюансов, скрытых цитат и аллюзий. У Аси, правда, этого самого желания никогда не возникало (она по долгу службы смотрела «Гуд бай, Америка!» уже в третий раз). По-настоящему, как догадывалась Ася, этот спектакль мог торкнуть только сорокалетних, вволю хлебнувших «Пионерской Зорьки», сборов совета отряда, стишков про атеистку Валю и сдачи макулатуры.
Кто-то подошёл. Ася оглянулась и увидела Коршунова. Лицо его в полутьме зала казалось мрачным и кривым, как у демона из воландовской свиты.
Поначалу Олег сидел в «М-Арте», едва осознавая окружающее и самого себя. Сидел, как отмороженный, только глазами хлопал. Какой-то древний инстинкт привёл его на спектакль, вероятно, это был инстинкт самосохранения особи в границах знакомого стада. Вскоре он начал оттаивать, поглядывать на сцену, потом обнаружил, что сидит рядом с Асей, и вовсе отогрелся. Ужасный инцидент, старательно окутанный версией о депрессивных галлюцинациях, незаметно вдвинулся внутрь памяти, расплылся, стали ненароком думаться всякие повседневные мысли о том, как он, в сущности, несчастен.
Ася… Она была ему нужна. Сидя около неё, он ощущал радостный покой, да что там, только рядом с ней он чувствовал себя по-настоящему живым. Ася… А если взять её за руку? Олег задержал дыхание. Она вздрогнула, но руки не отняла. Олег осмелел и тихонько ладошку погладил. Наклонился и только собрался шепнуть ей на ушко «Я соскучился», как в подземелье вспыхнул свет. Антракт. Ася быстро вырвала руку и отвернулась к соседу справа. К Жорке, будь он проклят, Непомнящему.
— Ася, — позвал Олег, — Ася!
— Да, Олег Юрьевич?
Олег поймал ревнивый Жоркин взгляд, тут около их скамьи столпились галдящие сослуживцы — перед лестницей наверх случился небольшой затор, и он обречённо произнёс:
— Предупредите Камиллу Джакоповну… Я Алексея Давыдовича сам сегодня в гостиницу отвезу. И в аэропорт.
— Хорошо, — ровно проговорила она и встала.
На улице, перед входом в театр, смолила толпа народу — координаторы фонда, библиотекарши, Влад с его ребятками, актёрки «М-Арта». Толстые столбы дыма курились в морозном небе, как жертвенное воздаяние языческим богам. Жорка подвёл к асиной сигарете (тринадцатая — пожалуй, хватит на сегодня) лазерный луч зажигалки:
— Ась, чё это твой к тебе прикапывается?
Ася секунду соображала, который это «твой», потом, грустно усмехнувшись про себя над опереточной путаницей, ответила:
— Да нет, всё нормально. Коршунов сам хочет москвича отвезти в аэропорт. Правильно, на самом деле. Ещё нарежется. Ты только погляди на него.
Иванов, самым игривым образом облапив телеса Летки-Еньки, мурлыкающим басом уговаривал её выпить водки на брудершафт. «Только шампанское!», — хохотала Летка-Енька, охотно прижимаясь бюстом к ивановской дохе.
Коршунов стоял в стороне, курил, жалко сутулясь.
За руку её взял на спектакле. Как школьник.
Блин.
Влад очаровывал Софу. Фиг, конечно, у него получится, Софа, несмотря на свой богемный коленкор, тверда, как железное дерево. Интересно, о чём он толкует? Ася неосознанно шагнула в их сторону, прислушалась.
— …готов… в общих чертах… Софи, сердце моё, не могли бы… недельник?.. в котором часу?… да-да… проектик… квартира пустует… и мы подума… ятками… курсы… мастер-классы… …менная литера… звернуться… альманах…
Ничего себе! А как же мать?! Ася машинально сделала ещё шаг, и тут перед ней стеной встали Жека и Едыгей, оба в пальто из кожзаменителя и буркутских малахаях. Ася попыталась их обойти, но вдруг получила ощутимый тычок в грудь от скалящегося Жеки:
— Чё, нах, места мало?
В следующую секунду Жека уже сидел в жёлтом от собачьей мочи сугробе, брошенный туда твёрдой коршуновской рукой. Жорка же Непомнящий, ухватив Едыгея за скользкие отвороты пальто, злобно кричал:
— Ты чё здесь делаешь, а?! Ты кто такой, мля?!
— П-прозаик… — лепетал парняга, тщетно вырываясь.
— Про каких-таких заек, а?! Ты чё людей трогаешь? А ну вали отсюда, урод!
И Едыгей с криком боли полетел в тот же сугроб, прямо на острые жекины коленки.
— Что тут происходит? — вопросил Влад, на секунду отвлекаясь от делового разговора. — Это мои ученики!.. Софи, в чём дело?!
— Она первая полезла, Владик! — плаксиво вопил Жека, барахтаясь в сугробе. — Я ничё не делал, она первая!
— Ася, ты как? — одновременно спросили Жорка и Коршунов и уставились друг на друга ненавидящими взглядами.
Заценив конфликт, Летка-Енька озабоченно выкрикнула:
— Антракт окончен! Прошу в зал, дамы и господа!
Весь второй акт у Аси из головы не выходил подслушанный разговор. Какие он мастер-классы собирается открывать в их квартире?! Что он, обалдел? А как же Вера Ивановна? Она же абсолютно больной человек, ей нужны тишина, уход, внимание, а какое уж тут, блин, успокоение, когда он хочет квартиру в проходной двор превратить?! Или она зря переживает? Она же толком ничего не расслышала. Надо попросить Майру отвезти библиотекарш обратно в гостиницу и ехать домой с Владом. Сегодня она с ним поговорит. Больше откладывать нельзя! Но пока Ася монтировала длинные монологи и едкие реплики для будущей беседы с мужем, её не оставляло тягостное впечатление, что кто-то по-прежнему следит за ней воспалённым тяжелым взглядом… Даже оглянулась несколько раз. Жека, что ли, ёе своей родинкой гипнотизирует?! Какая чушь.
