Сергей Алексеев - Мутанты
— Что начнется?
— Третьи петухи закричат! Вон уже айбасы разбегаются!
— Это кто такие?
— Да черти, злые духи. Ишь, улепетывают, только пятки сверкают!
— Бать, ты чего? — забеспокоился Вовченко. — Какие черти? Где?
— Вон, вон же бегут! — Родитель тыкал пальцем в темноту. — Слепые, что ли? Ага, припалил вам шаман задницу!
— Мы тебе больше не нальем, — сурово сказал Мыко-ла. — Если тебе черти чудятся…
— Ничего ты еще не понимаешь! Черти чудятся с похмелья. А если в выпившем состоянии, то, значит, реальные…
Тут и в самом деле где-то в селе заорал хрипатый, хулиганистый петух-запевала, и старший Волков замахнулся щупом:
— Чего разлеглись? Бегом отсюда! Слыхали? Это третьи! Ну-ка оба рысью!
— При чем здесь петухи, батя? — попытался урезонить его Шурка, вставая на четвереньки. — Пусть себе кричат…
— Остолопы! Сейчас стена рухнет! Вместе с вашей таможней! Помпея начнется, мать вашу!
Сыновья приподнялись, будто медвежата, и огляделись, задирая головы на башню.
— С чего это она рухнет?
— А с того, что шаман сегодня Арсана Дуолайю подстрелил! Злого духа кончил! Да я и сам чую — будущее пылью и дымом пахнет!
И в самом деле — под ногами явственно ощутился толчок земной коры, а потом ее головокружительное колебание…
Партизанская чета вернулась с операции под утро. Осторожно отомкнули дверь, прошли на цыпочках, однако в хате было пусто. И тут сквозь открытый люк подпола послышались характерные шорохи и вроде бы звуки поцелуев. Сова стала теснить деда к выходу, но уже за порогом любопытство взяло верх. Прокравшись к люку, бабка навострила ухо, и в это время снизу послышалось блеянье козы:
— Бэ-э-э-э!
А ей в ответ козел мерзким таким голосом:
— Бя-я-я-я!
Дед не выдержал и тоже вернулся.
— Ну чего там у них? — шепчет. — Склеилось?
Бабка же только пальцем указывает в подпол и слова вымолвить не может: верно, подумала, внук с Оксаной в козлов оборотились. Куров заглянул и сразу все понял.
— Через козлятник сбежали. Ну правильно, чего им, всю жизнь в подполе сидеть? Пошли воздухом подышать, вон какая ночка стоит…
Сова соображала быстро, зная пристрастие деда ходы рыть, и не хотела показывать ему испуга.
— Я думаю, кто у меня козу выдаивает? — проговорила ворчливо и устало развалилась на диване. — Притомилась…
— Сейчас произведем разбор полетов, — строго заявил Куров. — Опять у тебя вожжа под хвостом была на операции.
— Вожжи держать не умеешь! — съязвила Сова. — Потому и попадает.
— Твоих капризов этих чтоб больше не повторялось! Далее, ты почему раскуковалась, когда я на башню залез?
— Сигнал подавала! Вовченко Мыколу ходил приглашать.
— Да ведь кукушки-то давно не кукуют!
— А мне что-то так покуковать захотелось, — блаженно вымолвила Сова, — прямо не могу…
— А если б привлекла внимание?
— Ой, а сам-то что? Соловьем залился на нейтральной полосе!
— В следующий раз совой гыркни, я пойму.
Сова вдруг встрепенулась, кинулась к выбитому окну, отвернула занавеску, а там отвинченная решетка настежь!
— Это как называется?!
— Должно, не склеилось у них, — заключил Куров. — Один сквозь землю провалился, другая в окно улетела, в тун-
дару их…
Благостное настроение у бабки вмиг улетучилось:
— Как женщина женщину Оксанку я понимаю…
— Что ты там понимаешь?
— Да кое-что еще понимаю!
— Ладно, давай перекусим, вздремнем, — предложил дед, завинчивая решетку на окне, — да пойдем наблюдать, чего мы там с тобой нашаманили. Ох, побегут айбасы!
Сова хотела по привычке что-нибудь поперек сказать, но лишь вздохнула и стала на стол собирать. Тем часом с Украины постучали, Куров выглянул и бросился к двери.
— Доброе утро, — устало проговорила Оксана. — Пустите блудную дочь, Степан Макарыч…
Он засуетился:
— Отчего же блудную? Ты же знаешь, мы со старухой всегда рады!
— А я Юрку изменить хотела, — вдруг призналась она. — Отомстить ему за мои девические годы! Американца ходила очаровывать.
— Вот так с ними и надо, дочка! — одобрила Сова, выходя из своей на дедову половину. — Чтоб знали, в кириккитте их разэтак! А то их ждешь, ждешь как проклятая, они же потом и жениться не хотят! Нос воротят! Ну, и очаровала?
Оксана тоже устало развалилась на диване:
— Да какой-то пугливый оказался… Всю ночь ходил за мной как тень. Так и не подошел.
— Надо было настойчивость проявить, — посоветовала бабка. — Скараулить и на шею ему. Когда парню на шею сядешь, он потом всю жизнь очарованный ходит. И такой кун-дал стоит!
— Я вот и хожу всю жизнь очарованный, — проворчал Куров. — Хоть бы постеснялись при мне свои бабские секреты выдавать…
— А на тебя где сядешь, там и слезешь, — отмахнулась Сова. — Уж какие только чары не насылала! И в девках, можно сказать, осталась.
Дед лишь рукой махнул, не дождавшись завтрака, ушел спать за печку. Сова же к Оксане поближе пересела:
— Дальше-то чего?
— Подкараулила этого Джона, — сонно проговорила та. — Волосы распустила… И к нему — тыала хотун, мол… Он так от меня шарахнулся! Аж упал…
— И что? Верхом бы на него!
— Не успела. Вскочил, ружье подхватил да как дунул! Везде искала потом… Сквозь землю провалился! До этого вроде храбрый был, даже приставал. Что с ним сделалось?
— Он с ружьем за тобой ходил?
— У американцев законы такие, — вздохнула Оксана. — Без револьвера даже спать не ложатся… Может, влюбился? И скромный стал?
— Когда влюбляются, они шустрей становятся. Айбасы просто…
— Юрко вон шустрый. И тоже сбежал… Никому я не нужна!
— Где вот его носит? Третьи петухи откукарекали, злые духи спать улеглись…
Договорить не успела — из России застучали. Сова с Оксаной бросились к двери и обе остановились.
— Не похоже, чтоб Юрко, — предположила бабка. — Он через двери не ходит…
— Кто там? — громко спросила Оксана.
— Открой, сватья, — послышался сдавленный голос Дре-менко. — Помогите…
Сова отворила и отшатнулась. Тарас Опанасович чуть не упал на нее, в последний момент ухватившись за притолоку. Стоял и качался — всклокоченный, глаза сумасшедшие, одет в какое-то заскорузлое, грязное тряпье и при этом еще весь в крови.
— Тату? — кинулась к нему Оксана. — Что это с тобой? Ранен?
Дременко сполз по косяку на порог и блеснул глазами:
— Нет… Я живой… Там! — Он показал на улицу. — Помогите…
Из-за печки высунулся Куров:
— Чего это тут у вас? Пожрать не дали, теперь и спать… — и осекся, увидев Дременко.
