Алексей Атеев - Код розенкрейцеров
– Если ты думаешь, что я вроде картонного паяца, которого дернешь за ниточку, и он покорно дрыгнет ногами, то глубоко ошибаешься, – иронически сказал он. – Использовать способности я готов лишь в случае необходимости или когда можно сорвать большой куш. И не приставай ко мне попусту.
Со временем Елена почти забыла о случившемся, словно кто-то нарочно вычеркнул его из памяти. Вновь воспользоваться способностями Станислава пришлось, когда она уже училась в медицинском институте. Учеба давалась Елене в общем-то довольно легко, если бы не анатомия. Здесь нужно было просто зубрить, а на это терпения у девушки явно не хватало. К слову сказать, анатомия являлась камнем преткновения не для нее одной, а почти для всего курса и была главной причиной многочисленных отчислений. Первый семестр Елена кое-как переползла, но к летней сессии явственно ощущалось приближение катастрофы.
Преподавал анатомию совсем старый, совершенно седой и дряхлый профессор Максаков. На вид – типичный ученый червь, субъект не от мира сего. Но только на первый взгляд. Фамилия профессора наводила ужас на первокурсников. Несмотря на дряхлость и трясущуюся голову, он требовал абсолютного знания предмета. На Максакова не действовали ни грубая лесть, ни тонкие комплименты, ни протекции и связи. Отдельные девицы пытались использовать свои чары, но, видимо, и женские прелести давно стали ему безразличны. Как рассказывали, он был совершенно одинок и как будто не интересовался ничем, кроме анатомии. В Тихореченск Максаков попал во время войны, да так тут и остался. Поговаривали также: мол, старичок довольно состоятелен, об источниках его богатства ходили весьма туманные слухи.
Елене казалось, что противный старикашка терпеть ее не может. Его нелепые придирки свидетельствовали не просто о неприязни. Максаков с маниакальным упорством добивался от нее знания предмета. Несданных тем накопилось уже столько, что осилить все за оставшееся до сессии время казалось немыслимым. Елена запаниковала.
– Ты чего такая мрачная? – спросил ее как-то брат.
Она поведала о своих проблемах.
– Неужели все так плохо?
– Ты даже не представляешь! Могут отчислить. Как пить дать, отчислят!
– Ерунда. Отец не позволит.
– Ты не знаешь Максакова. Для него не существует авторитетов и блатов.
– Но ведь он же не главный в институте?
– Верно, не главный. Но были случаи, когда, несмотря на давление ректора, он отказывался принимать экзамены. Ему, понимаешь ли, безразлично чье-либо мнение. К тому же он известен, имя Максакова знают во многих вузах… Словом, воздействовать на него бесполезно.
– Воздействовать можно на любого.
– Интересно, как же.
– Или забыла? – Станислав, казалось, встрепенулся в своем кресле. Губы его дернулись, искривились.
– Что ты! – воскликнула Елена. – Он же старик! К тому же, даже если с ним что-нибудь случится, и задолженности, и экзамен все равно придется сдавать.
– У тебя больное воображение, – засмеялся Станислав. – К чему физическое воздействие? Ведь профессор не какой-нибудь похотливый юнец, – он хихикнул, – а старость нужно уважать. Давай сделаем так. Ты мне достанешь его фото для начала, а там видно будет.
– Да где же я…
– Твои проблемы.
Вечером следующего дня Елена тайком сняла со стенда «Лучшие кадры института» фотографию Максакова и принесла ее Станиславу.
– Достала? Молодец. А где взяла?
– Стянула с Доски почета. Вечером в институте почти никого нет, ну я и…
– Ловко! Так, давай-ка я взгляну. – Стас некоторое время пристально смотрел на фотокарточку. – Старичок не прост, – наконец заявил он.
– Я же говорила!
– Помолчи! Его разум куда более изощрен, чем тухлые мозги твоих школьных приятелей, к тому же стариковское сознание всегда сложнее взломать. Вот что. Я должен с ним увидеться.
– Но это невозможно. Как же ты сможешь прийти в институт?
– Чего же тут невозможного? Нянька привезет меня вместе с коляской.
– Но как ты попадешь на занятия? В анатомичку посторонних не пускают.
– Придумаешь что-нибудь. Скажешь, больной брат всю жизнь мечтал стать врачом, желает, мол, полюбопытствовать, не отказывать же убогому. Выжми слезу, дави на жалость. На сострадание. Что, собственно, тут страшного? Придет человек на экскурсию.
– Я попробую, – неуверенно сказала Елена.
– Да уж попробуй. Если хочешь сдать экзамен.
На следующий день Елена Донская осмелилась подойти к Максакову.
– Не совсем понимаю, для чего это, – поморщился тот. – Вы же знаете, Донская, посторонним в анатомический театр доступа нет. Что значит очень хочет посмотреть? У нас не музей! И, насколько я помню, у вас, Донская, по анатомии дела вовсе не прекрасны. А тут еще визиты родственников. К тому же брат ваш не может передвигаться самостоятельно. Хорошо, я подумаю.
– Когда еще он надумает, – заключил Станислав, узнав о ходе переговоров, – а скорее всего не надумает никогда. Нечего терять время. Завтра же я туда и отправлюсь. Возьму у отца машину и вместе с нянькой пойду изучать анатомию, – он хмыкнул. – Скелетики, черепушки… В котором часу у тебя начинается практикум?
Явление брата, сидящего в инвалидном кресле, которое медленно вкатила нянька, поначалу не произвело никакого впечатления. Студенты решили, что явление калеки предусмотрено ходом занятия, а Максаков даже не обратил внимания на присутствие постороннего.
Минут пять Станислав, не шелохнувшись, взирал на профессора. Потом он чуть заметно пошевелился, перевел взгляд на студентов, нашел Елену и едва заметно кивнул ей. На цементном столе лежал препарированный труп, Станислав скосил глаза на него. Лицо его выразило удивление.
– Поближе к столу, – тихо приказал он няньке.
Она подкатила кресло почти вплотную к столу. Станислав вперил взгляд в голову трупа, вернее, в то, что осталось от нее.
– Что тут происходит?! Вы кто такой?! – вскричал Максаков высоким дрожащим голосом.
Станислав оторвался от созерцания трупа и посмотрел на профессора.
– Я? – переспросил он. – Я родственник этой… этого… экспоната.
– Родственник?! – вытаращил глаза Максаков.
– Двоюродный брат, – не моргнув глазом подтвердил Станислав.
«Во дает!» – изумленно подумала Елена.
Профессор некоторое время ошарашенно молчал, потом произнес:
– И что же вы хотите?
– Да ничего особенного, – спокойно сказал Станислав, – просто посмотрел на него, как говорится, отдал последний долг.
– Но как же так? – недоверчиво поинтересовался профессор. – Я знаю, что трупы, попадающие в анатомический театр, принадлежат, так сказать, различного рода люмпенам, бродягам, уголовникам. Они остаются невостребованными. У них нет родственников.
