Андрей Звонков - Закон сохранения
От таких предложений отказываться не принято. Хотя, кому он должен? Главному? Дудки. А что ему даст эта должность кроме нервотрепки и прекращения лечебной работы? Зарплату? Несомненно. Власть? Естественно. Авторитет? Ну его и сейчас хоть на стенках развешивай. Влияние на половину врачей клиники? Однозначно.
Нет, ну начмед — зараза. Он отличный мужик, но зараза. Мог бы утром предупредить, я б хоть чуть-чуть готов был бы к этому разговору. Мне б солидности, как у Артемия, или амбиций выше макушки, как у Главного. А то кто я? Доктор Наф-Наф? Самый умный поросенок?! Неважно, что самый умный, все равно — поросенок.
Сразу вспомнилось, давно дело было. Лет восемь назад. Он готовил к переводу молодого парня, после ДТП. Тот поступил никакой, описывать его переломы, травмы, не хватит времени. Первые две недели Кабанов вытягивал его из тяжелейших нарушений свертывающей системы крови, потом из комы связанной с ушибом мозга и соответствующим отеком, потом из присоединившейся из-за перелома ребер и ушиба легкого пневмонии и протчая и протчая… наконец, переборов все ловушки подстроенные коварным организмом парня, Кабанов, приведя его в приличное состояние, готовил переводной эпикриз и душевном порыве напевал прицепившуюся песенку из спектакля "Три поросенка", который ставили в детском саду у дочки, — "Я на свете всех умней, всех умней…". Вошедшая в этот момент новенькая ординаторша Ирочка Муравьева, обращаясь к Кабанову, сказала:
— Доктор Наф-Наф! Выписываете своего?
Все, сказала, приклеила. И хотя, она потом, извинялась на дежурстве, слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Давно уже Ирочка заведует реанимацией в другой больнице, а Кабанов перевелся в кардиологию, но кличка, что второе имя… Наф-Наф.
Главный, наконец, встал и, подойдя к Виталию Васильевичу, пожал руку.
— Поздравляю. Приказ о вашем назначении ио начмеда я подпишу сегодня, к своим обязанностям приступите через неделю. Недели вам хватит, чтобы подобрать себе замену?
Доктор Наф-Наф тоже встал, и ощущая рукопожатие ответил крепко, потом выговорил немного невпопад:
— Постараюсь, — и повернувшись к Артемию Николаевичу, — я хотел бы с вами поговорить.
Тот радушно улыбнулся.
— Ну разумеется. Пойдемте ко мне.
Главный подождал стоя, пока они вышли.
В кабинете зама по лечебной работе, более известного как начмеда, они уселись за журнальный столик. Артемий Николаевич включил электрический чайник, а Кабанов, которого уже потряхивало от возбуждения, сквозь зубы процедил:
— А предупредить нельзя было, Артемий Николаевич? Я как дурак был, ей Богу!
Начмед сел напротив и без смущения ответил:
— Если б я все мог знать заранее, проблем было бы значительно меньше.
Они некоторое время сидели молча, отхлебывая чай и, заедая его конфетами из подарочной коробки. Потом Кабанов сказал:
— Откуда мне ждать подвоха, Артемий Николаевич?
Начмед нахмурился.
— Постарайся отвертеться от пищеблока.
— В каком смысле?
— В прямом. Сейчас пробу снимает Зинаида Николаевна, пусть и дальше снимает.
Кабанов удивился. Он раньше никогда не задумывался об этом. Как и все дежурные врачи и медсестры, ел, то, что приносила буфетчица, или не ел, а сразу выбрасывал в унитаз. Но понимал, что "гнать волну" бессмысленно. От чего зависело качество привозимой еды, не знал никто.
— Значит, связываться не надо? Не советуете?
— Плетью обуха не перешибешь, — сказал начмед. — себе дороже.
— Ну что ж, спасибо за напутствие. — Доктор Наф-наф допил чай, доел конфету из коробки, прокатал между пальцами фольговый фантик, и точно бросил его в мусорную корзинку, стоявшую у двери. — Пойду работать.
Начмед поднялся, протянул руку. Кабанов ответил на рукопожатие.
— Я вас не оставлю, Виталий Васильевич. Все телефоны для связи передам, и надеюсь, нам вместе многое удастся. И будьте аккуратны в отношениях с Рашидом Шарифовичем. Он очень обидчивый человек. И злопамятный. Думаю, вы это и так знаете.
Кабанов молча кивнул, и вышел.
Довольно резкий и неожиданный поворот в карьере и всей жизни. Лечить, учить молодежь, быть подчиненным и самостоятельным одновременно, все это уже стало привычным, ровным. Каждый день был известен заранее. Семья, работа, выходные… подворачивающаяся иногда халтура, если вдруг звонил кто-нибудь из старых друзей и просил проконсультировать своего знакомого или родственника, довольно щедро оплачивая такую консультацию. Периодические споры с доцентом кафедры, паразитирующей на инфарктном отделении. Доцент, постоянно пытался навязать свои методики лечения. Кабанов же, периодически сажая доцента в лужу на простых вопросах, противостоял этим попыткам. Теперь настырный доцент дорвется. А может наоборот мне удастся его более эффективно посылать? — думал Виталий Васильевич, идя длинными подземными коридорами в свой корпус. В конце концов, я теперь буду руководить всей терапией клиники. Но отделению внимания придется уделять меньше. Кого же оставить за себя?
Он по прежнему очень остро переживал за всех страдающих и умирающих, хотя и не подавал виду. Избыточная острота сопереживания, незаметно, сама собой ослабела, перестала быть изнуряющей, но и в равнодушии оставаться не позволяла. Он заметил, что повышенная чувствительность его подсознательно заставляла искать наиболее эффективные способы лечения, не давать кафедралам и интернам проводить, казавшиеся ему рискованными, эксперименты с лекарствами или исследованиями на тяжелых больных. Недавно он капитально поцапался с пресловутым доцентом, когда тот со студентами три часа крутил больного с сердечной недостаточностью, замеряя у него "легочную воду". Кабанов выгнал всех из шоковой палаты, привел доцента в ординаторскую, и медсестры впервые услышали, как ругается доктор Наф-Наф через закрытую дверь.
Вернувшись от главного, Кабанов сразу включился в работу. За полтора часа его отсутствия поступили двое больных…
* * *Вот уже два месяца как Виталий Васильевич Кабанов стал и.о. начмеда, согласно приказу главного врача. В клинике это назначение встретили по-разному. Кто близко знал Кабанова, тот с радостью, кто понаслышке или вообще не знал, тот настороженно, памятуя истину "новая метла по-новому метет". По совету старого начмеда, Кабанов открестился от снятия проб в пищеблоке перед обедом, оставив эту привилегию за заместителем по хирургии. И вот позавчера на совещании у главного тот объявил:
— УБЭП провел неплановую проверку нашего пищеблока. С поличным на выходе задержаны пять работников. При составлении акта, двое написали чистосердечное признание. — главный при этих словах поморщился. — трое отрицают свою вину, утверждая, что им продукты в сумки подбросили. Единственный, у кого ничего не оказалось — зав производством. Я пригласил его на наше совещание.
