Джеймс Герберт - Святыня
— В действительности она говорила не со мной. Скорее сама с собой. Что-то не так, святой отец?
Священник посмотрел на девочку и легонько погладил ее ладонью по щеке.
— Алиса глухонемая, мистер Фенн. Она не может говорить и не слышит.
Фенн перевел взгляд со священника на бледную, неподвижную девочку. Такую хрупкую, маленькую и такую беззащитную.
Глава 4
— На что мне безумцы? — сказала Алиса.
— Ничего не поделаешь, — возразил Кот. — Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я.
Льюис Кэрролл. «Приключения Алисы в Стране чудес» [5]Чья-то рука легонько хлопнула Фенна по плечу.
— Привет, Джерри! Ты, кажется, на этой неделе переключился на кладбища.
Фенн взглянул на проходящего мимо Морриса, одного из тринадцати младших редакторов «Курьера», который полуобернулся к нему, но не остановился, шагая к своему рабочему месту.
— Что? Да, но ты же не знаешь, как все было на самом деле, — машинально ответил репортер.
Он снова сосредоточился на пишущей машинке, быстро перечитал только что напечатанную строчку и, удовлетворенно хмыкнув, продолжил быстро тыкать в клавиши указательными пальцами. Фенн не обращал внимания на окружавшую его суматоху: шум других изношенных, требующих ремонта пишущих машинок, внезапную ругань и еще более внезапные взрывы грубого хохота, мешанину запахов и голосов. Гвалт в течение дня неизменно возрастал; безумие прерывалось, лишь когда вечерняя редакция в 3.45 пополуночи отправлялась на покой. Все репортеры вскоре осваивали искусство уходить в себя и не замечать внешнего шума, их мысли, руки и черные знаки на бумаге сплетали собственный хрупкий кокон уединения.
Указательным пальцем правой руки Фенн ткнул в клавишу с точкой и вытащил из машинки лист с отпечатанными абзацами. Он пробежал глазами по строчкам, и его улыбка перешла в широкую ухмылку. Отлично! Фигура, белым призраком возникающая в ночи и перебегающая дорогу перед фургоном. Погоня за видением Через кладбище (можно бы добавить жути, но не будем перегибать). Девочка, стоящая на коленях среди поля, глядя на дерево. Маленькая, в ночной рубашке. Одна. Она говорит. Потом наш бесстрашный репортер узнает, что она глухонемая — или была глухонемая. То, что надо!
Фенн протиснулся между двумя столами, не отрывая сверкающих глаз от редактора новостей. Он встал над его сгорбленной фигурой и едва удержался от соблазна постучать пальцем по лысому черепу.
— Оставь, я посмотрю, — проворчал редактор.
— Думаю, тебе лучше прочесть сейчас, Фрэнк.
Фрэнк Эйткин взглянул на Фенна.
— Я думал, ты приготовишь к полуночи, Хемингуэй.
— Да. Но это специально для тебя.
— Покажи заместителю. — Лысый редактор снова принялся что-то править карандашом.
— Да ты только взгляни, Фрэнк! Думаю, тебе понравится.
Эйткин устало отложил карандаш и несколько мгновений смотрел на сияющую физиономию Фенна.
— Таннер сказал мне, что прошлой ночью ты ничего не нашел — Таннер был редактором ночных новостей.
— Я подобрал парочку новостей, Фрэнк, но ничего особенного прошлой ночью не было. Если не считать вот этого.
Редактор выхватил у него листок.
Фенн, засунув руки в карманы, с нетерпением ждал, пока Эйткин просмотрит статью, и тихонько насвистывал. Редактор не отрывался, пока не прочел все, потом на его лице отразилось недоверие.
— Что это за дерьмо? — спросил он.
Ухмылка погасла на лице Фенна.
— Так тебе понравилось или нет?
— Ты что, издеваешься?
Фенн с беспокойным видом склонился над столом редактора и повысил голос:
— Это все правда, Фрэнк. — Он ткнул пальцем в листок — Это действительно случилось со мной прошлой ночью!
— Ну и что? — Эйткин швырнул листок через стол. — Что это доказывает? У девочки был кошмар, она ходила во сне. Ну и что? Большое дело!
— Но она была глухонемой, а заговорила со мной.
— А кому-нибудь еще она сказала что-нибудь? То есть потом, когда ты принес ее в дом священника?
— Нет, но…
— Когда туда пришел врач? Она сказала что-нибудь ему?
— Нет…
— А своим родителям?
Фенн выпрямился.
— Этот коновал провел осмотр, пока священник ходил за родителями. Когда они пришли, девочка снова спала. Врач сказал им, что с ней ничего страшного — небольшая температура, вот и все.
Редактор оперся локтями о стол и с наигранным терпением проговорил:
— Ладно, значит, она тебе что-то сказала. Произнесла три слова, не так ли? Эти три слова были отчетливы или невнятны?
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что если девочка была глухонемой, она не могла знать, как произносятся слова. Они бы были искаженными или вообще непонятными, потому что она никогда раньше их не слышала.
— Они были совершенно отчетливы. Но она не всегда была глухонемой. Священник сказал мне, что она стала такой в четыре года.
— А сколько ей теперь? — Эйткин взглянул на отпечатанный листок. — Одиннадцать? Семь лет — долгий срок, Джерри.
— Но я сам слышал! — настаивал Фенн.
— Было довольно поздно, а ты испытал потрясение. — Редактор с подозрением посмотрел на него. — И, возможно, пропустил стаканчик-два.
— Не настолько, чтобы слышать голоса.
— Да, да, это ты так говоришь.
— Я клянусь!
— Ну, и чего ты от меня хочешь? Что мне делать с этим? — Он потряс листком.
Фенн изобразил удивление.
— Напечатай.
— Убирайся. — Эйткин скомкал лист и швырнул в мусорную корзину.
Репортер открыл рот, чтобы возразить, но Эйткин поднял руку:
— Послушай, Джерри. Чудес не бывает. Ты уже большой, и сам понимаешь. Что мы имеем? Ты утверждаешь, что девочка, пробывшая семь лет глухонемой, заговорила Сказала три слова, парень, три вшивых слова, и больше никто их не слышал. Только ты. Наш великий репортер, известный своим буйным воображением, прославившийся сатирой на заседания местного совета…
— Ах, Фрэнк, это была шутка…
— Шутка? О да, в прошлом было несколько шуточек. Дельтапланерист, любивший прыгать с башни и парить в воздухе голым…
— Я же не знал, что на нем был телесного цвета облегающий костюм. Все выглядело очень правдоподобно…
— Да, и фотография тоже. Полицейским доставило столько радости бегать по окрестностям в ожидании его приземления, когда заметили этого чудака в следующий раз.
— Было легко ошибиться.
