Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле
– Шуга, снимите эту проклятую оптику, у таких, как мы, каждый ход на учете. Мы все про вас знаем, ваш каждый, каждый выстрел… Вы невероятный убийца! Сатанинский перемещается в состояние апатии, когда дивится в этот нонсенс. Эти пушистые зануды постоянно встревают в наш с вами общий расклад.
– Что вы несете? – расслабившись, скорчился гость.
– Ангелы, друг мой, ангелы! Их следовало бы пристрелить!
– Да вы с ума сошли.
– Да нет же, Сатанинский, так, мечта-с, так желал! А все Петька проклятый тебя не отдает, держит нас всех неподвижными. Идти не можем, горим сами в себе! – яростно выкрикивало Пятнышко, судорожно подпрыгивая в стуле.
– Какой Петька?
– Да как же ты лукавый и не наш! – возмущаясь, растрясал маленькими ручками сердитый, а после стойко покраснел. – Тот, кого ты так усердно ищешь в своих снах. Кто отвечает тебе, когда ты вопрос ставишь, кто за тебя перед распятым просит! Не виляй, лукавый!
– Я никогда ничего не прошу. Я всегда терпел значимость посланных мне обстоятельств, принимая все ниспосланное таким, каким оно явилось. Единственное мое желание, это быть там, где меня ждут, со всеми моими победами и неудачами. И я никогда никого не искал, и тем более вопросов не ставил, а если и ставил, то исключительно себе, по причине того, что я немощен перед тем, что натворил. Пожалуйста, передайте всем остальным, что я плачу за это уже сейчас, и я бесконечно счастлив за эту возможность, и что больше всего на свете я боюсь, что у меня отнимут мои мучения и я не смогу искупить хотя бы каплю содеянного еще при жизни.
– Ах, друг мой, и надолго ли вас хватит? Когда шагнете в вечность, сломаются все ваши часы.
– Путь смысла – очень быстрая дорога. Она приводит к миру, а сделать мир, значит сделать что-то, что больше всякой свободы.
– Тысячи рюмок на моем столе, непьющий сопьется от вашей верткости, вы мне вредны как раскладушка для позвонка. К завтраку дойду до прачки, а вы, Шуга, подумайте над предложением, ведь мир дан вам на то, дыбы ваше серенькое микро сотворило грандиозное пестрое макро, – услужливо мяукало Пятнышко, пританцовывая шеей в обе стороны.
– Это временный мир, здесь все временно. Рождая новые секунды, тело времени гниет. Ничего не остается, кроме памяти. – Шуга приподнялся, понимая, что сегодня он первый в списках «хиты продаж», замедлив, бросил глаза в овальное окно, наполненное веселыми крошками, и, почти покинув опечаленное Пятнышко, задумчиво добавил: – Иронично, но успех моей борьбы зависит от ваших преднамеренно продуманных шагов. В общем, задумайтесь над сущим, и это моя последняя мысль на сегодня.
Люблю твою подлую душу
«Время мое, что отпущено мне, стоит дорого, и если мне его отпускают, значит ли это, что на время удерживают?», – с игрой жанра поинтересовался дьявол, зажигая свой утомительный сезон отбора. Мутный старик, что бледнел от волнений, разорвал браслет на руке, обронив золотую змейку на залитый кровью палас, сиюминутно что-то ударило ему в грудь, и он смиренно покорился смерти.
«Тревога – это предвкушение любви и ненависти. Подобное сравнимо с величиной глубин и ее поверхностей. Люблю твою подлую душу… Всем сердцем, какого, увы, не имею», – произнес Сатанинский, прощая испуганного наблюдателя в накрахмаленных манжетах, в тот момент убитый им старик с трудом вырвался из тела, бренно ощущая редкую металлическую боль, тяжесть и неприязнь атмосферы. Сатанинский задержал его душу рукой, с интересом всмотревшись в неподвижное тело, словно упредил еще возможное возвращение старика. Уже не ощущая боль от нанесенного ей удара, но объятая печалью и непониманием вещей душа старика замерла подле дьявола.
«Моя сущность…, – с глубиной подтвердил Февраль. – У тебя будет еще много браслетов, ничего не исчезнет, но ты будешь должен пойти со мной, за мной и еще останешься должен. Разрешаю чихнуть на все возможные обречения и быть беззаботно глупым, не думая о своем невозможном искуплении. Люди как сдача, их двести погибнет во имя тысячи», – твердо закончив, Февраль искусно склонился, дабы разглядеть лицо еще теплого тела, сила сердца еще дышала в опустевшем сосуде, и душа старика с печалью отвернулась, ощущая свою новую извечную привязанность. «Пошел вон! За стенку!», – капризно прокричал Февраль, указывая жестом на решение выхода – утопию коридоров.
В комнату влетел голубь – этот момент все присутствующие запомнят и пронесут через все свои состоянья, через время, через темноту и свет.
«Как, странно, что птица влетела не через окно», – подумалось Сатанинскому. И вправду, он так нежно впорхнул через открытые двери, что вели в утопию темных коридоров, за которыми пряталась та самая сумасшедшая лестница и еще более лиловелось яблоко, показывая свой необычный блеск. Послышались уместные в их моменте шаги, и влетевшая птица необъяснимо исчезла.
«Вы готовы увидеть того, от кого вы теперь зависите?», – обернувшись к участнику дневного процесса, дьявол необычно потряс кистью руки, словно скидывал возможное отрицание действия, и тот еще более застыл, выражая свое сиюминутное желание.
«Нельзя сказать происходящему стоп?», – поинтересовался испуганный Господин Манжет.
«Нельзя, ибо вы сами заплатили за это шоу», – промолвил Сатанинский, с ласковой улыбкой встречая вошедшего гостя.
«Ну, вот тот самый свидетель от Бога. Вы даже не представляете, перед кем я встал на колени, и из чьих рук я испил вино, чтобы „Он“ вошел сейчас в эту мрачную для его морали компанию. Шуга, я прошу вас быть здесь, как дома. Обратите внимание на этого пациента. Он окончательно болен, ему нужна ваша помощь», – обратился Сатанинский к Сахарному человеку, глядя в его каменное лицо, не отпускал связи.
«Вы хотите, чтобы я за него помолился?», – Шуга насмешливо перебил, закладывая руку под пиджак.
«Шуга, вы меня отвлекаете, я говорил, нашему пациенту, что коллекционирую жесты!», – внезапно вскричал Сатанинский и ближе примкнул к руке Сахарного.
«Я рассказал ему, что был такой парень на банкете в Монреале, расстегнул пиджак и произнес: „Это просто катастрофа“, так и разбился он ровно через сорок дней, как Бог головой об свое собственное царство! Давайте присядем же, я ждал это великое обстоятельство, я хотел его больше года и для меня это очень много, поверьте, господа. Вот только долго ли мне еще ждать мои красные – красные розы?», – с усмешкой поинтересовался Сатанинский, раскрывая свой черный секретер, полный бумаг и пожелтевших записок.
«Ах, эти рожи-вельможи, эти одинаково зубастые. Скольких я сжег, скольких уничтожил, не оставив ни частицы памяти… Кажется, дождь покажет себя. Недолго ждать осталось».
