Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти
— Он достал ее.
По комнате пронесся шумный вздох. Харпер извлекла трубку изо рта и ткнула ею в сторону Бернарда.
— Сегодня, когда окончательно стемнеет, мы с Бернардом отправимся на Лонсдейл-сквер.
Шторм сжал руку в кулак и несильно ударил по столу.
— А как же я?
Харпер пристально посмотрела на него, затем на Софию.
— Для тебя тоже найдется работа, — вздохнула она. — Мы не сможем положить конец этому делу, если не поймем, с чего оно начиналось. А у меня есть все основания полагать, что самоубийство Энн Эндеринг каким-то образом связано с Яго, триптихом и всем остальным.
— Моя мать? — переспросила София. — При чем здесь она?
— Это-то мне и хотелось бы выяснить, — сказала Харпер. — Возможно, ваш отец мог бы объяснить…
София выпрямилась и с недоумением, к которому примешивался испуг, воззрилась на Харпер.
— Друзья мои, — продолжала та, — боюсь, вам придется поехать в Белхем-Грейндж.
2
Д-р Мормо повесил трубку. Он сидел на полу и боролся с собственным раздражением. Его круглое, одутловатое лицо имело нездоровый, землистый оттенок. Из-под грязной рубашки, откуда-то из недр огромного живота доносилось тошнотворное урчание. Мормо с горечью думал, что, когда служишь дьяволу, приходится расплачиваться за его грехи.
Он сидел скрестив ноги перед полотнищем с изображением пентаграммы. Горели черные свечи, колыхались низкие языки пламени. Рядом валялась козлиная голова с мерцающими стеклянными глазами.
В центре пентаграммы, в деревянном ящике, лежала «Богородица».
Ящик был открыт. Свечи отбрасывали на картину тусклые блики, словно вдыхавшие жизнь в изображение Пресвятой Девы, в темные коричневатые краски, которыми был выписан фон. Пузатый колдун мрачно взирал на шедевр Рейнхарта.
Деву Марию окружал унылый зимний пейзаж. Она стояла, преклонив колено, со сложенными на груди ладонями. Синее одеяние ярким пятном выделялось на фоне безжизненного леса, на фоне старого корявого дуба, угрожающе склонившегося над ней. У нее было круглое, пухлое личико баварской крестьянки, но в нежно-голубых глазах таилась загадка. Мария улыбалась — очаровательной, отрешенной улыбкой.
«Больше смахивает на сказочную принцессу, чем на матерь Божию, — думал доктор Мормо. — Или на Снегурочку из диснеевского мультфильма».
Ему не терпелось побыстрее избавиться от этой святой стервы.
Ухватившись за спинку кровати, Мормо, пыхтя и крякая, оторвал свою тушу от пола.
— Слишком стар, — пробормотал он. Шаркая босыми ногами по полу и на ходу подтягивая грязные вельветовые брюки, он поплелся к двери, которая вела в коридор.
Дом был погружен во мрак, за плотно закрытыми ставнями шумел дождь. Но Мормо мог бы обойти все комнаты и с завязанными глазами. Это было его убежище. Он вышел в коридор. Поднялся по лестнице, недовольно ворча. Козни. Опасности. Зачем ему это? Он слишком стар. Давно пора отойти от дел. Купить домик у моря, в Корнуолле. Собрать вокруг себя маленький ковчег. Посвятить последние годы размышлениям и жертвоприношениям, умиротворяя силы Тьмы в надежде обрести новую жизнь.
Он пустился в обратный путь. «Что ж, — думал он, — сегодня же все и решится». У него будет уютное гнездышко. Разумеется, если прежде его не убьют.
Мормо вышел в холл. В зеркале смутно угадывались очертания грузной, нелепой фигуры. Несчастный старик, у него не осталось ни единого друга, на которого можно было бы положиться. Все, решительно все ополчились против него. Он даже не знал, кого опасаться в первую очередь. Старый наци, передавший ему «Богородицу» — вот уж настоящий псих, — долго талдычил о культуре и смерти. «Нужны были горы трупов, чтобы появилась «Богородица». Это его слова. Мормо не мог дождаться, когда наконец этот ненормальный оставит его в покое.
Однако старый наци был напуган не меньше, чем доктор Мормо. Он уже понял, что своим телефонным участием в торгах по «Волхвам» бросил вызов самому Яго и что тот подобной дерзости не простит. А теперь и ему, старому доктору Мормо, прибавится забот. При мысли о Яго он съежился.
Из гостиной Мормо направился на кухню. Тишину нарушали лишь его шаги и хрипловатое дыхание.
Ему не хотелось думать о том, что сделает Яго, если узнает… И все же он знал: от судьбы не уйдешь, рано или поздно Яго позаботится о нем. Если имеешь дело с такими людьми, рассчитывать на комиссионные не приходится.
Оставалась Харпер, да простит ему Повелитель Тьмы. Угораздило же его связаться с этой старой святошей. Это противоречило его вере и убеждениям. Но, взвесив все за и против, Мормо решил, что в его положении самое благоразумное — это сделать ставку именно на нее. Он найдет способ спрятаться от Яго. Ему не впервой. Не он ли, доктор Мормо, мнил себя мастером бесследно исчезать во тьме? У него достаточно домов, чтобы стать преуспевающим агентом по недвижимости. И на его стороне силы Тьмы.
А вот Харпер. У нее связи. Она достанет его хоть из-под земли. Выскочит, как черт из табакерки, — как богиня Геката. И она способна натравить на него Скотланд-Ярд. Она сама сказала.
Дойдя до кухонной двери, доктор Мормо снова поежился и буркнул себе под нос:
— Слишком стар.
«Слишком стар, чтобы гнить в тюрьме. Это точно».
Щелкнул выключатель. С тихим потрескиванием загорелась флюоресцентная лампа. Старый колдун прищурился, привыкая к яркому свету. Линолеум холодил босые ступни.
Вот почему ему сразу понравился этот дом: из-за кухни. Отличная, просторная кухня. С большой кладовкой. Шикарный, вместительный холодильник. Большой разделочный стол, удобная раковина. Что еще нужно? Доктор Мормо любил готовить. Это успокаивало. И теперь ему было необходимо расслабиться.
Мормо открыл холодильник. Американская вещь — внутри легко поместится даже такой толстяк как он сам. Ровно гудел мотор. Было тихо — так тихо, что по спине пробегали мурашки.
Набрав в охапку репчатого лука, томатов и ветчины, Мормо вывалил все это на стол рядом с разделочной доской.
Порылся в ящике для столовых приборов, извлек огромный кухонный нож. Поднес нож поближе к свету, желая убедиться, что он абсолютно чистый. Нож оказался чистым. Нержавеющая сталь матово поблескивала.
Внезапно лезвие отразило ухмыляющуюся физиономию Яго.
Жалобный писк сорвался с губ Мормо. Нож выпал из его ослабевшей руки, он повернулся — дверь в кладовку была открыта. Ноги его сделались ватными. В животе заурчало, и он почувствовал, что вельветовые брюки вдруг стали мокрыми и горячими.
А нож все падал и падал и почему-то никак не мог достигнуть пола. И на вращавшемся лезвии то исчезала, то вновь появлялась эта страшная, злобная ухмылка.
