Клювы - Кабир Максим

— Не вынуждайте меня!

Парень с монтировкой бросился вперед. Филип надавил на крючок — дуло смотрело под ноги лунатику. Оружие заклинило. Парень, словно догадавшись, что добыча безвредна, сбавил шаг. Его брат двигал перед собой страшным пропеллером и конвульсивно подергивал ртом. Сквознячок охладил пот.

Филип закричал и метнул в парня автомат. Цепь вжикнула, столкнувшись с прикладом, сменила траекторию, выпорхнула из пальцев. Пролетела, свистя, над газоном и разнесла в щепки шпалеру.

Филип побежал к пикапу. Ракшасы — двое безоружных, один с монтировкой — неслись по пятам.

Он обогнул автомобиль и нырнул в салон. Дверца захлопнулась. Монтировка врезалась в стекло, разукрашивая его трещинами. За паутиной маячило одутловатое лицо.

Не надеясь на удачу, Филип наклонился. Ключ торчал из замка зажигания.

Какой-то из богов не желал, чтобы Филип Юрчков закончил свои дни на этой чертовой ферме.

Филип десять лет не садился за руль, но на велосипеде не катался гораздо дольше.

Монтировка грохнула по крыше загудевшего «Доджа». Двое других ракшасов лбами колотили в пассажирскую дверцу. Филип дал задний ход. Повел автомобиль по двору. Мальчики бежали следом, вывалив языки. «Додж» кашлянул в них выхлопными газами. Оттолкнул бампером створки ворот и выехал из фермы.

Филип вытер рукавом пот.

Бензобак был полон, «Додж» послушно катил вдоль полей. Филип встревоженно поглядывал в зеркало, словно опасаясь, что из кузова выскочит четвертый брат.

Озеро замигало бликами. Никто не предупредил природу, что все навеки изменилось. Или перемены поправимы?

Филип припарковался на берегу. Прежде чем войти в дом, достал из кустов топор.

Фантазия рисовала рыжую нечисть, парящую над постелями, над выпотрошенными женщинами. Как он поступит, обнаружив убитыми тех, кого должен был защищать?

Кинется в холодные, пахнущие осенью воды? Лезвием топора вскроет вены?

Девочки спали, выпростав руки над головой. Точно незримые сущности, демоны кататонии, взгромоздились им на грудь, не давая проснуться.

Филип стащил Камилу с кровати, взял под мышки, поднатужился.

— Ужасно хамский вопрос, но сколько ты весишь?

В позвоночнике хрустнуло. Он остановился, отдышался и продолжил путь. Ушло пятнадцать минут, чтобы затолкать Камилу на заднее сиденье. Футболка промокла от пота.

— Маленькое путешествие… — пробормотал он. — Во имя Солнечного Короля, будь он неладен.

Легкую Оксану Филип вынес из дому на руках. Она тыкалась носом в его ключицу. Почти неосознанно он поцеловал девушку в темечко. И неохотно расстался с ношей. Усадил возле Камилы.

Филип повернулся к дому, собираясь запереть дверь. Ключи выпали из пальцев.

На пороге убежища стоял его отец. Сутулый, хмурый, выросший на две головы с их последней встречи. Маленькие глазки за очками в проволочной оправе сверлили сына. Рука, больше не скрученная артритом, трогала лацканы элегантного пиджака. Когда отец злился, он теребил одежду.

Старик был жив, по последним сведениям. Какого же черта его призрак приперся на порог?

Филип достал из-за пояса топор, взвесил.

— Щенок, — процедил отец, — тряпка. Слабохарактерный бесхребетный сопляк.

В глубине дома грянул тяжелый рок. Меломан Филип опознал группу Metallica. Песенка называлась Enter Sandman — «Входит Песочный человек».

— Грязный пакостник! — захрипел отец.

Джеймс Хетфилд пел под рокот гитар:

«Читай молитвы, мой мальчик, не пропусти ни одной».

Нестриженые ногти скоблили пиджак.

— Сделай хоть что-то полезное, мямля! Убей Солнечного Короля! Спаси мир!

Старик гордился своей шевелюрой, тем, что не облысел в восемьдесят лет. Но оборотень на крыльце был лыс.

— Ты не мой отец, — сказал Филип, — и, кажется, я тебе это уже говорил.

Он сел в салон. Сдал к деревьям, развернулся. Карканье оборотня затихло, но голос вокалиста еще звучал в ушах.

«Гаснет свет, входит ночь, засыпает песком».

Филип взял курс на Прагу.

Снаружи (10): всюду

Все спят.

6.6

Перед маятником творилась настоящая давка. У Корнея предательски подогнулись колени. Он ожидал чего-то подобного, но не в таких масштабах. Впереди раскинулся океан голов. Огромная простыня, чуть колышущаяся на ветру. Полотно безумного художника, сонм снов, торжество Морфея. Словно рок-концерт без музыки, в абсолютной остервенелой тишине. Лишь шуршала одежда и легкие впускали и выпускали воздух.

Сотни тысяч спящих явились на величайшее из представлений. Корней видел лишь затылки.

Он заставил себя идти, хотя ноги прирастали к земле, противясь самоубийству.

Человеческая масса шуршала и ерзала в нетерпении.

«Они разорвут меня на клочки, — обреченно подумал Корней. — Через минуту от меня не останется и следа».

Он воздел к небесам руки. Облака дезертировали, оголив фиолетовую бездну, апогей звездного хаоса. И владычицу ночи — обнаженную до непристойности круглобокую Луну.

Волосы сомнамбул становились седыми от серебристой краски. Их несвежее дыхание окутало равнину. Все внимание было сосредоточено на кратерах и моренах.

Неистово яркий лунный свет лился в черепа, будто там, на Луне, дети Песочного человека щелкали клювами, требуя больше вкусных глаз.

Кисти Корнея вспыхнули факелами. Ярче, чем прежде. Фантомное пламя рвалось из пальцев.

Задние ряды начали поворачиваться. Их лица были масками серебряного мерцания.

Корней подумал о мире, погруженном в пучину снов. Красивом и уродливом, разном. О том, что могло безвозвратно исчезнуть.

Музеи, книги, оратории, симфонии, кинематограф, комиксы, панды в зоопарках, поэзия, видеоклипы, телевидение, Бах и Босх.

Свет омыл стеклянные глаза марионеток, сузил зрачки. Люди безмолвно осели на траву. Толпа шевельнулась, и в ней образовалась прямая трещина.

Образы хлопали петардами в сознании Корнея. Он зашагал по коридору, мысленно перебирая…

…Спагетти, адронный коллайдер, социальные сети, 3D-очки, кофе по утрам, мороженое в рожках, раздражающая реклама, левые и правые, модернисты и консерваторы…

Было множество вещей, от которых стоило избавиться, но и ради них он шел по ущелью. Огонь перебросился на предплечья, на плечи и испепелил страх. Душа запела огненную песню.

Ракшасы переключили внимание на Корнея. Свет скользил по белым чумазым лицам. Ракшасы падали, как костяшки домино, толкая друг друга. Тела стелились справа и слева.

Корней думал о пастеризованном молоке, пробках, Леди Гаге, Уолте Диснее, Квентине Тарантино, порносайтах и рыбалке.

По сторонам от него один за другим отключались ракшасы. Власть над ними пьянила Корнея — или того, кто в нем поселился и вел его сквозь опадающую толпу.

Он подумал о Моисее и расступающемся море.

А потом любые мысли вышибло из разума.

Корней увидел Лунное Дитя.

Оно было огромным. И не имело ничего общего со старыми сказками.

Пятиметровый зверь восседал на груде спрессованных и перекрученных людей. Не меньше полусотни лунатиков понадобилось, чтобы смастерить трон, и многие из них были еще живы. Трон стонал и сопел, выпученные глаза мучеников были преисполнены благодати. Их кости раздробили, чтобы соорудить подлокотники для могучих лап.

Задние конечности чудовища упирались в подставки из коленопреклоненных женщин.

От гнева пламя, охватившее Корнея, заискрилось.

Туловище Песочного человека напоминало туловище гориллы. Длинные передние конечности и короткие задние, выпяченная массивная грудь. На этом сходство заканчивалось. Плоть была гладкой и осклизлой, как шляпка гриба. Покатые плечи венчала громадная голова, отдаленно похожая на кабанью. Близко посаженные глазки сияли лунами. Кривые бивни торчали вверх, но вместо пятачка Песочный человек имел клюв, и этим загнутым двухметровым клювом он терзал удерживаемую в пальцах жертву. Расковыряв грудную клетку, выщипывал мясо. Серебристый луч бил из раны умирающего лунатика в небо.