Смертный бессмертный - Шелли Мэри
Права ли я была? Несомненно, любой богач ответил бы, что нет: что первый долг мой состоял в том, чтобы радовать мужа и быть ему в свете достойной спутницей. И все же – признаться ли? – даже сейчас, удрученная и почти уничтоженная своей ошибкой… нет, это не то слово – назову ее несчастьем, – будто на медленном огне горю я при мысли, что потеряла любовь мужа из-за того, что, по совести, считала своим долгом!
Но об этом речь впереди. Настоящая беда обрушилась на меня по возвращении в Англию. Мои родные часто обращались к нам за денежной помощью, и лорд Реджинальд удовлетворял почти все их просьбы. После двухлетнего отсутствия мы приехали в Лондон, и первым моим желанием была встреча с матушкой. В то время ради поправки ее здоровья вся семья жила в Маргейте. Решено было, что я поеду туда одна и ненадолго. Перед отъездом лорд Реджинальд сообщил мне, что родные мои все чаще и чаще просят у него какие-то непомерные суммы, и он решил отныне им отказывать. Еще он сказал, что вовсе не собирается оплачивать моей семье переход на более высокое положение в обществе; что, на его взгляд, лишь двое моих родственников – мать и родная сестра – имеют хоть какое-то право ждать от него помощи, но первая неспособна к попрошайничеству, а вторая, выйдя замуж за Купера, сама определила свое место в жизни, и благосостояние ее теперь всецело зависит от мужа. На это я отвечала: он сам знает, что скромный достаток я почитаю для жизни наилучшим и никогда не соглашусь на непомерные денежные требования, пусть и от дорогих мне людей.
Реджинальд был удовлетворен таким ответом; мы нежно попрощались, и в Маргейт я выехала с легким и радостным сердцем, а искренние приветствия всей собравшейся семьи сделали меня вдвое счастливее. Омрачило радость лишь состояние матушки: она стала похожа на тень. Все расселись вокруг нее, весело болтали и смеялись, но я видела, что жить ей остается недолго.
В маленьком меблированном домике, где теснилась вся семья, для меня места не нашлось, так что я осталась в отеле. Рано утром, прежде чем я встала, меня навестил отец. Он умолял поговорить с мужем и попросить у него помощи: как выяснилось, рассчитывая на его поддержку, он ввязался в биржевые спекуляции, требующие крупного капитала; но расчеты его рухнули, и теперь множество семей будет погублено, а сам он обесчещен, если не сумеет срочно вложить в дело несколько сот фунтов. Я пообещала сделать все, что смогу, – а про себя решила спросить совета у матушки и поступить, как та скажет. Отец расцеловал меня, рассыпался в благодарностях и удалился.
Не стану излагать свою историю во всех печальных подробностях; одним словом, братья и сестры уже обзавелись семьями и, строя планы на будущее, твердо рассчитывали на помощь лорда Реджинальда. Все они явно полагали, что, не претендуя на равное со мной богатство и роскошь, уже делают нам одолжение; но у каждого из них что-то было неладно – каждому требовалась серьезная помощь и помощи все ждали от меня.
Позже подошла и заговорила со мной отдельно сестра Сьюзан, однако ее запросы оказались самыми скромными: она просила только двадцать фунтов. Я немедленно дала ей деньги из собственного кошелька.
Едва встретившись с матушкой, я рассказала ей о своих затруднениях. Она отвечала, что ничего иного не ждала и это надрывает ей сердце; что я должна набраться мужества и сопротивляться этим домогательствам. Отца, продолжала она, погубила собственная опрометчивость, и теперь пусть встретится со злом, которое сам на себя навлек; а многочисленные мои родственники совершенно помешались на мысли жить за мой счет. Я слушала с горечью, предвидя будущие беды; чувствовала свою слабость – и понимала, что не смогу смело и твердо противостоять наседающей на меня родне. Той же ночью у матушки начались конвульсии; ее с трудом привели в чувство. От Сьюзан я узнала причину припадка. У матушки вышла жестокая ссора с отцом; она настаивала, чтобы он не просил у меня денег, а тот гневно отвечал, что она учит дочь непочтительности и готова навлечь на его седины позор и гибель. Видя бедную матушку бледной, дрожащей, едва живой, понимая, что, если не покорюсь, отец и дальше будет вымещать на ней гнев – стоит ли удивляться, что в горе и тоске, не зная, на что решиться, я написала мужу с мольбой о нескольких сотнях фунтов для отца?
О, что за тучи сгущались над моей головой! – с содроганием вспоминаю я даже теперь бескрайнее море, белые утесы и песчаные дюны Маргейта! Летний день, приветствовавший мой приезд, в дни, когда я с трепетом и тоской ждала письма от мужа, сменился пасмурной и ветреной погодой. Хорошо помню вечер, когда пришло письмо: волны высоко вздымали белые гребни, ни одно судно не осмеливалось войти в порт иначе, как со спущенными парусами; ветер разогнал тучи, и с ясного неба опускалось в море кроваво-красное солнце. Я смотрела на неспокойные волны – и мечтала, чтобы они подхватили меня и унесли куда-нибудь подальше от горя и забот. В этот миг подошел слуга и подал письмо от мужа; в нем заключался отказ. Я не осмелилась сказать об этом родным. Отец мой всегда был груб и вспыльчив; а угроза банкротства, сознание, что он многим внушил ложные надежды, страх позора – все это превратило его чуть ли не в дикого зверя. Жизнь едва теплилась в теле дорогой матушки – а заслышав шаги отца, она всякий раз словно оказывалась на пороге смерти; если он входил со спокойным лицом, бледные губы ее изгибались в обычной ласковой улыбке и на иссохших щеках проступал слабый румянец; если же он хмурился и повышал голос, она, дрожа всем телом, утыкалась лицом в подушку и разражалась судорожными рыданиями, казалось, угрожавшими самой ее жизни. Однажды, когда я в горестной задумчивости прогуливалась по дюнам, отец разыскал меня и завел тот же разговор: он клялся, что не перенесет бесчестья. «И неужто ты думаешь, Фанни, – добавил он, – что мать твоя долго проживет, узнав о моем печальном конце?» В лице его я прочла решимость отчаяния.
Я спросила, какая сумма ему нужна и в какой срок. Тысяча фунтов через два дня – был ответ. Я отправилась в Лондон, чтобы умолить о помощи мужа.
Нет, нет! – не могу шаг за шагом описывать историю своих бедствий! Деньги я получила – вырвала их у лорда Реджинальда, хоть и ясно видела: обретя чек, я потеряла его сердце. Однако на том дело не кончилось. Двадцать фунтов, которые я ссудила Сьюзан, та использовала, чтобы добраться до города, броситься в ноги моему мужу и молить о сострадании. Купер, совершенно обезумев от мысли, что приходится свояком лорду, пустился сорить деньгами, тратя их на столь же дорогостоящие, сколь и порочные увеселения. Он залез в долги на несколько тысяч фунтов, и, когда лорд Реджинальд отказался снабжать его деньгами далее, несчастный совершил подлог. Двести фунтов предотвратили разоблачение и спасли семью от ужасного конца. Еще пятьсот были истрачены на то, чтобы отправить его с женой в Америку и устроить на новом месте, подальше от искушений. Так я разлучилась с милой сестрой – а я так ее любила; к преступлению мужа она была непричастна, но не хотела его покидать, к тому же их связывал ребенок; и они отправились в скорбное изгнание.
– Ах, если бы мы остались в добродетельной бедности, – восклицала, прощаясь со мной, злосчастная Сьюзан, – мне не пришлось бы теперь расставаться с умирающей матушкой!
Тысяча фунтов, выданных отцу, оказались каплей в море. Вновь он явился ко мне; вновь я ощутила, что жизнь матери висит на тонком волоске – и зависит от того, сумею ли я раздобыть денег. Вновь я, дрожа и плача, предстала перед мужем и взмолилась о мило- сердии.
– Я согласен, – отвечал он, – сделать то, что ты просишь, и даже более того; но помни, какую цену ты за это заплатишь – или оставишь своих родителей и всех родных, чья алчность и бесчестность не заслуживают милосердия, или мы расстанемся навеки. Ты будешь получать приличное содержание – хватит, если захочешь, на всю твою семью; но я не желаю больше о них слышать. Выбирай: они или я.
Правильно ли я выбрала? Не знаю, не могу сказать. Знаю одно: этот выбор принес мне горе, невыносимое, бесконечное, ничем не искупимое. Матушка была для меня дороже всего мира. Я молча бросилась к себе в комнату и тем же вечером, в полубреду от ужаса и горя, уехала в Маргейт – таков был мой ответ.
