За тридцать тирских шекелей - Корецкий Данил Аркадьевич
Серп кивнул.
– Да, это косячина: шапка та немереных денег стоила!
– Ну вот, а он почему-то распорядился по-другому. Но это ещё не всё. После того дела они в пивной у Маньки пиво пили, а к ним какой-то задрот прицепился. Так Голован чуть в штаны не напустил.
– Да ты что?! Брось! – не поверил Серп.
– Вот так! Хвалёный много раз базарил. И у него каждый раз челюсть отвисает. Говорит – полнейший лошара, а пёр на него по-черному: дерзко, с каким-то намёком… А потом и сам с лица сбледнул, и еле-еле ноги передвигал. Но ушёл. Хваленый его приколоть хотел, а Голован остановил.
– Ты знаешь, что… Я никогда не поверю, что Голован какого-то лоха испугался! Он череповецкую зону держал. Он таким блатным хвосты отрубал, что сказать – не поверят!
– Ну, хочешь – верь, хочешь – не верь! У Хвалёного спроси, у Витька спроси… Они тесно трутся, и Хвалёный ему тоже много раз пересказывал. Витёк там был, но за пивом в этот момент отошёл. Я тебе только одно скажу, – Молоток тяжело вздохнул. – С Голованом лучше не связываться. Шутки – шутками, а Круглый, Химик и Сыч где? Сейчас он говорит, что знать ничего не знает… Только кто их спалил, если не он? Причём в огне спалил, натурально! Не в ментовку сдал, а в огне. От них обгорелые кости только остались.
Серп согласно кивнул. Действительно, ссориться с Голованом – дело опасное.
– Ну, а ты, братан, чего молчишь? Сидишь, будто тебе кошки в рот нассали? И чего ты из той хаты выскочил?
Серп разлил остатки водки.
– Только говорили, что у Голована крыша съехала, а я расскажу – окажется, что и у меня…
Он опрокинул стакан.
– Да что там такое было?! – удивился Молоток.
– Я хотел из шкафа цацку фарфоровую взять, протянул руку, а она меня на три буквы послала!
– Кто?!
– Китаец фарфоровый!
Молоток даже стакан не донес ко рту – так и замер с отвисшей челюстью.
– Да, да, китаец! – вызывающе повторил Серп. – Вот я и рванул!
– Ну, что ж, всяко бывает, – умиротворяюще сказал Молоток и выпил. – Пойдем лучше и мы спать!
– Понял, что ты думаешь! – выругался Серп. – Только так все и было, в натуре!
– Пойдем, пойдем, я тебе верю!
Глава 3
Оперативник Лобов
Квартира Николаевых напоминала обычное место происшествия после разбойного нападения, только трупов не было. Вываленные из ящиков стола и шифоньера вещи, открытый пустой сейф за отодвинутым шкафом, перевернутые стулья и общий беспорядок в квартире, мазки крови на стене в прихожей, плач и причитание женщин… «Скорая помощь» уже приезжала, но ограничилась тем, что напоила потерпевших транквилизаторами и выдала хозяину направление на рентген.
Эксперт-криминалист искал отпечатки пальцев и фотографировал обстановку, следователь писал протокол, капитан Лобов пытался разговорить Николаева. У того было разбито лицо, и оперу без всякого рентгена было ясно, что нос у него сломан. И вообще он находился в шоковом состоянии, как, впрочем, и все потерпевшие.
– Он же Катеньку в ванную потащил, платье сорвал! – сквозь слезы выкликала жена хозяина. – Еще немного, и он бы… Он бы…
Лобов, как всегда, испытал злость и ненависть к налетчикам. Над беззащитными людьми куражиться любят, а когда попадают в бомбоубежище и приходится ответ держать – превращаются в невинных овечек… Правда, не все – есть полные отморозки, у них разговор один: «Захотел и сделал! А ты делай то, что ты хочешь, если сможешь!» Но его первый наставник в угрозыске – капитан Рутков, учил: с такими не надо церемониться уже при задержании, когда у тебя руки развязаны. Они всегда сопротивляются, а значит, дают повод… У Руткова за долгую службу человек пять подстреленных, причем трое – «на глушняк», как говорят их собратья. Да и у самого Лобова уже счет открыт, правда, у него только два раненых…
– Так вы их точно не знаете? – в очередной раз спросил капитан у Валентина Николаева, который сидел на стуле у стола и икал, хотя выпил уже несколько стаканов воды. – И опознать не сможете?
– Нет, – потерпевший помотал головой. – Я же сказал: они в масках были.
– Ну, по росту, по фигуре, по манерам, по разговору… Может, когда-то, где-то раньше встречались. Ведь не зря они именно к вам пришли – значит, не случайно, значит, знали, что у вас есть чем поживиться! Кстати, откуда у вас все это? – Лобов обвел рукой богато обставленную квартиру.
– Отец оставил. Бернштейн Александр Исакович. Он известный коллекционер был…
– Бернштейн, Бернштейн, – наморщил лоб капитан. – Фамилия знакомая…
– Да, его многие в городе знали…
– Подожди, так он когда-то давно проходил свидетелем по делу о краже из Эрмитажа! – вспомнил Лобов. – Я тогда еще стажером был. А к этой краже еще три убийства привязывались!
– Не знаю, не помню такого, – уклончиво сказал Валентин. – Его часто вызывали. То свидетелем, то экспертом…
– Ладно, чего о тех делах вспоминать! Ты подумай, откуда эти уроды взялись? Это не из прошлого, это из вчерашнего дня!
– Ума не приложу, – Николаев икнул и снова выпил воды.
Лобов чувствовал, что он врет. Но чувства к делу не пришьешь…
– А ушли они как? Может, их спугнули?
– Да кто их спугнул… Хотя один действительно вылетел из гостиной пулей, двух других растолкал – и за дверь выскочил… А они за ним пошли.
– Александр Иванович, вот обьяснительные соседей! – молодой, растрепанный от возбуждения паренек, протянул несколько листков, исписанных неровным почерком. – Никто ничего не слышал и не видел, только старушка Лещенко, из квартиры напротив, в глазок выглянула и срисовала двоих здоровенных козлов в белых халатах и масках…
– Молодец, Глумов, ты, вижу, парень шустрый! Только словечки эти мусорные зазря не употребляй!
– Понял, Александр Иванович!
– Вспоминай, Валентин, вспоминай! – уже другим тоном сказал потерпевшему оперативник. – Ты «светиться» не хочешь, думаешь, мы сами их найдем, а ты вроде как в стороне и спроса с тебя нет! Только на таких крупных делах свидетелей обычно не оставляют. А они оставили! Вдруг опомнятся? Мы уйдем, а они вернутся!
– Зачем пугаете? Думаете, мы мало напуганы?!
– Да не пугаю я! – досадливо сказал Лобов, вставая и нависая над терпилой восьмьюдесятью килограммами своего мускулистого тела. Вдобавок он наклонился, приблизив суровое лицо к заклеенной пластырем физиономии Николаева. Обычно это действительно пугало тех, чья совесть нечиста. Но сейчас у него и мыслей таких не было.
– Рассказываю тебе, дураку, как все может быть! – с мягкостью «бархатного» напильника сказал капитан, и дружески взяв стажера под руку, добавил обычным голосом:
– Пойдем, Виталик, осмотрим квартиру для общего представления.
Они прошлись по комнатам, заглянули в кухню и ванную. Эксперт заканчивал снимать отпечатки, следак вполголоса оглашал протокол понятым – немолодой супружеской паре с верхнего этажа.
– Здесь хозяина вырубили, видишь кровь? – комментировал осмотр Лобов. – Сюда этот гад девчонку затащил… Здесь они их связанных держали… Мир тесен – отец потерпевшего в шестидесятых, оказывается, проходил по делу, по которому я работал… Я тогда стажером был у капитана Руткова, как ты у меня сейчас, он меня еще учил блатных словечек не употреблять без необходимости. И вот судьба опять переплела жизненные нити, она ведь такие кружева вышивает – ни в одном детективе не придумают… А это что такое?
Они подошли к «фарфоровому шкафу».
– Ого, сколько красивой посуды, – удивился стажер. – Хоть на выставку!
Но Лобов молчал. Он смотрел на китайскую фарфоровую статуэтку эпохи Мин – фигурку мудреца, скрестившего ноги в позе лотоса. Узкоглазый, с отвислыми усами над нарисованной улыбкой, в халате из красной глазури с золотыми разводами, голубых штанах и головой на невидимом шарнире.
Сейчас голова вдруг качнулась вперед-назад: дзинь, дзинь. Сама по себе. Будто мудрец кивнул знакомому.
Они действительно были знакомы. Лобов вспомнил: эту фигурку он видел в 1963 году в Ростове, на обыске у «короля» музейных воров Студента, как раз по делу о краже перстня из Эрмитажа. И с ним были связаны удивительные, если не сказать пугающие обстоятельства. Как и со всей той давней командировкой.
