Владимир Васильев - Гений подземки (сборник)
– Ты не задумывался, почему практически все восточные философские системы так или иначе называются «Путь»? Путь длинного кулака, путь дракона, звенящий путь? Даже каратэ – это «Путь пустой руки», а не просто «пустая рука», как все привыкли переводить. Каратэ-до!
– Своеобразный метод самоуглубления? – вдумался Багдасаров, подхватив мысль и развивая ее. – А что? Сколько мы документов переворошили, сколько информации впитали и перелопатили… Это ведь тоже способ самосовершенствования, путь к себе, грубо говоря. Хм, забавно!
– Другой вариант, – продолжил Дима. – Экзамен. Дорога открывается только со второго раза. Или с третьего. Цель – проверить, насколько ты в ней нуждаешься. Если один раз попробовал и охладел от неудачи – гуляй, такие не требуются. А если ищешь, пробуешь снова и снова…
– Да ты просто кладезь мудрости, – усмехнулся Багдасаров. – Только у тебя чересчур уж… астральный подход.
– Предложи материальный, – парировал Дима.
– Я уже предлагал: невыполнение какого-либо условия-фактора.
Дима покивал.
– Знаешь, – досадливо сказал Багдасаров, – поспешили мы с тобой в Киев. Зря не стали копаться в дневниках Филиппа-ключника. Откуда у него такое странное прозвище?
Федоренко пожал плечами:
– Еще не поздно!
Багдасаров вздохнул и глянул на Ромку.
– Вот так-то, Ромочка!
Улыбка его была азартной и чуть-чуть грустной. Ромка улыбнулся в ответ.
– Знаете, ребята… Мне кажется, вы уже давным-давно в дороге. Один я на обочине застрял. Возьмите меня с собой, а?
– То есть? – не понял Дима.
– Можно с вами в архив? Ни разу ведь не был. Авось помогу что-нибудь раскопать.
– Эк хватил! – покачал головой Славик и обратился к Диме: – Ну что, берем его?
– Но учти, – честно предупредил Федоренко, – архив Филиппа в Ярославле, а куда нас потом занесет…
– Ну и ладно, – не смутился Ромка. – Дорога есть дорога!
– Вот и отлично.
Багдасаров любовно уложил футляр с перстнями и замок в дипломат и направился к выходу. Только теперь Ромка вдруг увидел на внутренней стороне двери полустертую надпись. «Via est vita», – гласила она.
«Дорога – это жизнь».
И Ромка понял, что согласен.
© Июнь 1987БагирУщелье Горного Духа
Реальная история
Часть 1
Блокнот, найденный в тайге
«Я был тогда совсем еще мальчишкой, не помню даже возраст – то ли десять лет, то ли одиннадцать, а может, и все двенадцать. Именно поэтому вам покажется, что воспоминания мои порой слишком ярки, а порой совсем уж полустерты, но ведь прошло уже больше десяти лет!
Почему Буслаев выбрал меня меня в попутчики, мог бы сказать только он сам, но вряд ли он жив. Наверное, потому что взрослые идти с ним не хотели, а совсем одному в тайге очень уж тоскливо. Буслаев много разговаривал со мной, серьезно, по-взрослому, и мне это нравилось. Я называл его Захарычем, и мне это тоже нравилось. Задержать меня никто не мог: мать я не помнил (и не помню), отца – очень смутно. Все, что осталось от родителей, – это ветхая избенка на краю поселка, пустая и разваливающаяся, да цепочка с медальоном в виде серебристой змейки с красными глазами-бусинами у меня на шее. В ту пору я жил у старой, как сам поселок, бабки Матрены и вечерами читал ей Ветхий Завет, писанный в каком-то старообрядческом монастыре. Матрена кормила меня и даже подарила кое-что из одежонки, хотя прожил я у нее всего ничего – перезимовал только. До этого меня ютили поселяне. Отца моего не забыли и часто поминал добрым словом; когда я, четырехлетний, остался один-одинешенек в родительской избе, люди обо мне позаботились. Пожалуй, сыграло свою роль и то, что я уже тогда умел читать и писать, ведь мой отец был единственным учителем на сотни верст окрестной тайги. Во всяком случае, в каждой семье, где мне приходилось жить, я много читал вслух толстые засаленные книги, совершенно не понимая содержания, и изредка писал «грамоты», как называли поселяне письма.
Буслаев был первым, кто ни разу не назвал меня «сироткой» и никогда не гладил по голове. Это сразу подкупило, и решил я, что пойду за ним куда угодно, хоть к черту в зубы! Но тогда я еще не знал, что так оно и окажется.
Выступили мы в мае, и тайга поглотила нас на целых четыре месяца. Первые пару недель нам изредка встречались охотники-якуты, а потом пошла такая глушь, что даже звери нас почти не боялись. Вещей у Буслаева было немного, практически все умещалось в ладном выцветшем заплечном мешке, который он всегда называл «сидор». У меня на спине болтался такой же, но поменьше и самодельный. Буслаев доверил мне нести все съестные припасы, спички и часть патронов. Меньшую, конечно, но мне и это ужасно льстило.
Чем занимался Буслаев в тайге, я до сих пор не понимаю. На геолога он совсем не походил, хотя имел настоящий геологический молоток и часто пользовался лихим инструментом, смахивающим на подзорную трубу со странной сеткой на линзе. Крепился прибор на легкой алюминиевой треноге. Так же часто Захарыч копал неглубокие круглые ямки, ловко орудуя короткой саперной лопаткой и напевая всегда одну и ту же заунывную песню на незнакомом языке. Что это за песня, я никогда не спрашивал. Жилось мне с Буслаевым неплохо – как я уже говорил, он держался на равных и относился ко мне вполне серьезно. Я помогал ему, чем мог, слушал его рассказы о тайге и о жизни в далеком и нереальном городе Киеве, смеялся историям, приключившимся некогда с самим Буслаевым или с его друзьями. До августа наша жизнь протекала спокойно и размеренно, как текут тихие таежные реки.
Изменился Буслаев резко и неожиданно для меня. Мы как раз карабкались по склону безымянного унылого гольца, неожиданно «начальник» замер и коротко выругался, чего с ним никогда прежде не случалось. Я проследил за его взглядом и увидел… как вам сказать? Овраг – не овраг, распадок – не распадок… В общем, представьте себе просто борозду длиной метров сто-сто пятьдесят. И это прямо посреди тайги. В жизни не видал ничего похожего, хотя вот уже лет десять лес покидаю только на зиму и дожидаюсь весну в поселке своего детства.
Короче, замер мой Буслаев и говорит:
– Леша… пять лосей твоей матери, это же ОНО! Ущелье Горного Ду… Гм!
Я совершенно не понял, при чем тут моя мать и поэтому переспросил:
– Что?
Буслаев кашлянул и осторожно закончил:
– В общем, одно интересное ущелье.
Минут пять он созерцал борозду и окрестности, я стоял да помалкивал, ожидая.
– Считай, что нам повезло! Кто его только ни искал!
Внизу, у подножия гольца, Буслаев совершенно неожиданно повесил ружье на сосну и здесь же, на сучке, оставил все патроны, ссыпав их в кожаную сумку, похожую на большой кисет.
