Клювы - Кабир Максим

— Понимаете… — начал парень, садясь за стол. (Разговор происходил в столовой.) — Я учусь на философском факультете. Меня зовут Герман. И…

Дима не сдержал смешок.

«Герман! Как же, наверное, ровесники подтрунивают над ним, философом Германом, с этими его ужасными прыщами!»

— И, — спокойно продолжал парень, — я хотел бы попросить вас помочь мне: в качестве эксперимента ответить на несколько вопросов.

— Ну, валяй, — согласился Дима, подкупленный храбростью юнца. — Только предупреждаю заранее, я в твоей философии — дуб дерево.

— Знания здесь ни при чем. Это что-то вроде теста, и мне нужны ответы стороннего человека. Итак, эм-м…

— Дима.

— Дмитрий, представьте, что вы — Смерть.

— Смерть?!

Диме Бахтину опять стало смешно. Это выканье, это «Дмитрий» вкупе с железобетонной серьезностью философа, а теперь еще смерть какая-то.

— Смерть. Как персонифицированное явление. Как способная мыслить личность, понимаете?

Дима покачал головой.

— Ну, старуха с косой. Не обижайтесь только.

— Ладно, — улыбнулся Дима.

Когда Герман говорил, кончик его носа шевелился вверх-вниз, и вместе с ним двигался созревший, похожий на вулкан, прыщ с белой гнойной головкой.

— Так вот, вам надо выбрать одного из двух людей, чью жизнь вы прервете. Справа от нас сидит девушка.

Дима посмотрел поверх грязных волос собеседника и увидел симпатичную блондинку в розовом спортивном костюме. Девушка пила чай, уставившись в телефон.

— Это первый кандидат. Второй стоит в очереди у кассы.

Дима оглянулся:

— Который?

— Клетчатая рубашка.

Второй кандидат был толстяком с бородкой. В руках он держал два подноса, в зубах — кошелек.

— Напоминаю, вы Смерть, вы видите этих людей впервые, и вы должны отнять жизнь у любого из них.

— Стоп! — сказал Дима. Он решил немного пофилософствовать вместе с Германом. — Разве Смерть выбирает вслепую? Я думал, она приходит за тем, кто в любом случае должен умереть.

— Ерунда! — отрезал философ. — Выбор есть всегда. А значение имеют лишь численные показатели.

Дима призадумался, его взгляд перемещался от клетчатой рубашки к розовому костюму.

Герман ждал, сложив на столе бледные кисти.

— Жиртрест! — объявил Дима. — Девочка хорошенькая, пусть живет, а жиртрест…

— Объяснять не надо, — вежливо прервал его Герман. — Главное, как я уже говорил, выбор, а не его причины. Благодарю от всей души.

Парень встал из-за стола.

— Вопросов больше нет? — удивился и даже немного разочаровался Дима. Он успел войти во вкус, проникнуться вопросами жизни и смерти.

— Я задам их позже, — сказал Герман на прощание.

Дима собирался рассказать Кате о необычном тесте, но, странное дело, после ухода философа он напрочь о нем забыл. А вспомнил спустя два дня.

В фойе университета он заметил фотографию того самого толстяка. Растолкав студентов, прочитал надпись под фото: «Одногруппники и преподавательский состав выражают сожаление… бла-бла-бла… рано ушедшего Ивана Затеряева».

Сердце Димы на миг сбилось с ритма.

— Отчего он умер?

— Так ведь болел давно, — ответила конопатая студентка. — Сердечная недостаточность. Полгода в больнице лежал.

Отойдя от толпы, Дима встретился глазами с Германом. Философ сидел на подоконнике и будто поджидал его. Волосы с последней их встречи он не вымыл, прыщ на носу стал еще больше, но так и не лопнул. Футболка висела мешком. На коленях Германа лежала книга. Ричард Матесон, «Посылка и другие рассказы».

— Что за фокусы? — хмуро спросил Дима. — Как это получилось, а?

— Вы про клетчатую рубашку? — невинно улыбнулся Герман. — Вы сами выбрали.

— Ну да! Заливай мне тут. Скажи лучше, откуда ты знал, что я выберу именно его? И откуда тебе было известно, что толстяк окочурится?

— Я этого не знал. Я говорил: имеет значение только выбор.

В голосе философа зазвучали те настойчивые нотки, с которыми взрослые втолковывают детям очевидные истины.

— Чушь! — отмахнулся Дима. Он чувствовал нарастающее внутри злое возбуждение. — Парень болел, об этом знала половина университета.

— И вы?

— Да я здесь при чем?!

— Простите… — виновато вздохнул Герман. — Я не до конца пояснил вам правила игры.

Слово «игра» Диме не понравилось. «А куда делся тест?» — спросил он у себя.

— Дело в том, что смертельная болезнь появилась у выбранного уже после выбора. Как бы проще донести до вас? Выбор переписывает судьбу. Прошлое меняется. Если бы вы указали на первого кандидата, девушку, то в ее прошлом появились бы больницы, лекарства, диагнозы. Ее одногруппники помнили бы, как навещали ее с яблоками, мама знала бы имена врачей. Это делает смерть более логичной. Создает впечатление последовательности.

Бахтин некоторое время рассматривал нос философа.

— Бред сумасшедшего, — заключил он.

— Как бы там ни было, — мягко проговорил Герман, — вы должны выбрать снова.

— Я готов! — хлопнул в ладоши Дима. — Это чушь, но я хочу посмотреть, как ты будешь выкручиваться дальше.

— Изофатов и Колегин. Кого из них вы выберете?

Диме были прекрасно знакомы обе фамилии. Изофатов преподавал историю педагогики, он был чрезвычайно вредным стариком, ненавидящим студентов и Бахтина лично. Гнусавый, сгорбленный, постоянно кашляющий в платок. Дима втайне мечтал, чтобы Изофатов скончался до сессии.

С Колегиным, преподавателем геологии, у него были хорошие отношения. Михаил Валентинович отличался покладистым нравом, любил пошутить, а в прошлом семестре просто так поставил Диме зачет.

Дима думал минуту и сказал:

— Колегин.

Торжественная ухмылка озаряла его лицо. Хитрый Герман был уверен, что он выберет противного старика, а старик и впрямь преставится не сегодня-завтра.

«Что, философ, не ожидал?!» — злорадствовал Дима.

Герман, впрочем, не выказал разочарования. Вежливо попрощавшись, он скрылся в толпе.

Следующая их встреча состоялась в тот же день, вечером.

Философ врезался в Диму у библиотеки. В коридоре, кроме них, никого не было.

— Как?! — прошипел Бахтин, ударяя кулаком по стене в сантиметре от немытой головы.

— Вы сами выбрали.

— Как, черт возьми?! — рычал Дима Бахтин, — Он умер прямо на лекции, на моих глазах! Стоял человек, и вдруг — раз — на полу! Да ему же тридцать пять исполнилось, какой инсульт?!

Герман развел руками. Дима снова стукнул кулаком по стене:

— Ты мне тут не кривляйся! Ты знал, знал, что он умрет. Ты за ними следил, да? В больнице справки навел или еще как? Ты псих, я прав?

Философа слова Димы не огорчили. Он кротко улыбался уголками рта, и мимические морщины собирали в складках черные угри.

— Да иди ты! — Дима плюнул Герману под ноги. — Не хочется возиться.

Он решительно зашагал по коридору, но остановился, услышав:

— Вы должны выбрать.

— Чего?! — Дима не верил своим ушам. — Думаешь, у тебя девять жизней, а?!

Бахтин угрожающе двинулся на философа.

— Если вы не выберете, умрут оба кандидата. Таковы правила. Извините, что не сказал вам раньше.

Дима с удивлением обнаружил, что гнев его испарился куда-то. Он просто стоял, недоуменно хлопая ресницами.

— Говори, — приказал он тихо.

— Вы должны выбрать. Ваша мать или ваш отец.

Повисла пауза. В тишине было слышно, как за дверями библиотеки шуршат книжные страницы. Вдруг Дима расхохотался.