Густаво Беккер - Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века
Необыкновенная растерянность охватила Бургундочку. В этом огромном многолюдном городе, где на каждом шагу ей попадались лавочники, менялы, ростовщики, суровые священнослужители, проходившие мимо нее, даже не повернув головы, ни у кого не осмеливалась она попросить пристанища на ночь и куска хлеба, чтобы утолить голод. Высокие дома, островерхие крыши, шумные площади — все внушало ей страх.
Весь день бродила она, как неприкаянная, по улицам, заходила в церкви помолиться, затягивала потуже веревку на поясе, чтобы не так чувствовался голод, а на заходе солнца, когда ударил колокол, возвещавший вечернюю зарю, у нее словно что-то оборвалось в груди, и, почувствовав необыкновенную тоску, она принялась тихонько всхлипывать, в первый, быть может, раз помянув добром свой хуторок, где у нее всегда было вдосталь хлеба, а на ночь покойная постель. Едва лишь эти грустные мысли промелькнули в ее голове, она заметила приближающуюся к ней старушонку с крючковатым носом и злыми глазками, которая, подошедши к ней, осведомилась вкрадчивым голосом, как случилось, что такой хорошенький мальчик в столь поздний час оказался один на улице, и не нуждается ли он, как ей это сдается, в ночлеге.
— Матушка, — отвечала Бургундочка, — если бы ты предоставила его мне, ты оказала бы мне величайшую милость, потому что я действительно не знаю, где мне переночевать сегодня, и, кроме того, у меня не было во рту ни крошки уже целые сутки.
Старушонка запричитала жалостливо и, предложив следовать за собой, долго вела ее по каким-то унылым, жалким и подозрительным улочкам, пока не подошли они к неказистому домишке, дверь которого старуха отперла заржавленным ключом.
Весь дом был погружен во тьму; но старуха зажгла свечу и, освещая путь, повела Бургундочку по лестнице наверх.
Пламя весело пылало в камине. Бургундочка увидела перед собой пышную постель, мягкие кресла и накрытый стол, уставленный начищенными до блеска оловянными блюдами и серебряными кувшинами для вина и воды; всевозможная снедь была разложена по тарелкам и блюдам: румяные хлебы, булочки с пряностями, пирог из птицы и дичи, поджаристая корка которого была наполовину снята.
Все это источало благоухающий, тонкий аромат, и, хотя походило на чудо, если принять во внимание внешность старушонки и неказистый вид самого домика, у Бургундочки, чувствовавшей сильнейший голод, так потекли изо рта слюнки при виде этого обилия яств, что она не дала себе труда выказать удивления.
Она сразу же вознамерилась сесть за стол и отведать пирога, но старуха остановила ее. Она сказала, что надобно дождаться хозяина этого жилища, благородного и весьма достойного юноши-студента, который не замедлит явиться и, будучи человеком общительным, не сочтет, конечно, за неудобство разделить ужин с гостем.
И действительно, в скором времени раздались уверенные шаги и в комнату вошел молодой кавалер в черном плаще и пышном берете, украшенном пером серой цапли.
При виде его Бургундочка замерла от удивления, и тому были причины, ибо этот нарядный кавалер лицом и фигурой как две капли воды был похож на ее странника. Она узнала эти большие черные глаза, эти благородные черты. Только выражение лица было другое. В этом преобладала брызжущая веселость и чувственная энергия. Он снял берет, обнажив длинные вьющиеся волосы, скинул с себя плащ и ответил взрывом смеха, когда старуха принялась извиняться, что привела этого бездомного бедняжку, который, если он не будет возражать, разделит с ним ужин и комнату на одну ночь. Весело уселся он за стол, заявив, что, хотя его будущий товарищ, похоже, парень не очень-то жизнерадостный, пусть остается, потому что вдвоем все равно веселее. Слова эти он произнес тем самым звучным голосом, который был так хорошо знаком Бургундочке.
Старуха удалилась, и Бургундочка села за стол, смущенная и растерянная, глядя на своего сотрапезника и боясь поверить своим глазам и ушам. Пока она утоляла голод аппетитным пирогом, она не отрывала взора от юноши, который ел и пил за четверых и с шутками и прибаутками подливал ей вина и накладывал новые куски, и продолжала сравнивать странника с сидящим перед ней студентом.
Да, это были те же самые глаза, только прежде они не горели таким живым и смелым огнем и не было видно блеска темных зрачков, потому что они всегда были опущены вниз. Да, это был тот же самый рот, но прежде он был сух и сурово стиснут и не было видно этих сочных алых губ, белоснежных зубов, открывающихся, когда он улыбается, тонких усиков, придающих лицу задорное и мужественное выражение. Да, это был тот же ясный белый лоб, только волосы не торчали теперь над ним клочками. Вся фигура была прежней, но осанка стала более свободной и гордой.
Так постепенно, пытаясь удостовериться, что странник и юный дворянин в самом деле одно лицо, девушка заметила, что ей доставляет особое удовольствие отмечать в облике юноши выгодно отличающие его черты, и уже начало ей казаться, что, если это и вправду был ее странник, он много выиграл в изяществе и благородстве.
Кавалер с веселым видом все подливал и подливал вина, и Бургундочка рассеянно пила. Вино было темным, как топаз, благоухающим ароматами пряностей и нежным на вкус, но стоило сделать глоток — и словно жидкое пламя растекалось по всем жилам.
С каждым глотком Бургундочка находила своего сотрапезника все более остроумным и предупредительным. Когда его рука, передавая бокал, случайно касалась ее руки, сладостная дрожь пронзала ее от кончиков ногтей до шеи, нежнейший трепет пробегал по всем ее членам. Ум ее мутился, комната шла кругами, блеск свечей, освещавших пиршественный стол, дробился на тысячи блесток. И вот тогда юноша, сделав последний глоток, поднялся из-за стола и воскликнул, что пусть разразит его гром, если теперь не самое время для всякого порядочного школяра отправиться на боковую и подкрепить добрый ужин хорошим сном.
Эти слова слегка пробудили затуманившееся сознание Бургундочки. Она вспомнила, что в комнате была только одна постель, и, тоже встав из-за стола, смиренно пробормотала, что принятый ею обет обязует ее спать на полу и она так и намерена поступить, так что пусть господин студент не беспокоится. Но тот с великодушной настойчивостью запротестовал и, расстелив на полу плащ, заявил, что ляжет здесь, если юный пилигрим не согласится уступить ему часть ложа, где они оба преспокойно устроились бы.
Девушка отвергла это предложение, повергшее ее в ужас, и тогда студент с проворством и силой поднял ее на руки и понес к постели. Почувствовав вновь, что воля покидает ее, девушка закрыла глаза и, испытывая при этом необычайное наслаждение, подчинилась ему, склонив голову на плечо кавалера и ощутив щекой прикосновение его нежных надушенных кудрей.
