Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна
Мария Томас рассказала, почему ей разрешают подобные вольности со мной. Она часто проявляла нетерпимость к другим монахиням. И аббатиса сочла, что само провидение посылает Марии Томас возможность научиться смирению, ухаживая за кем-нибудь совершенно «другим».
Неужели меня забросило в Средневековье? Где и когда еще приблудное чудовище могло кого-либо чему-либо научить? Сама сестра воспринимала все более приземленно.
— По мне, преподобная мать надеется, что вы и впрямь убийца, — весело сказала она. — Тогда ей не придется душить меня собственноручно.
— Значит, вы так и не научились смирению?
Она рассмеялась — она всегда смеялась.
— Вы страшный, как смерть, нет, даже страшнее, но, в отличие от некоторых моих сестер, вас не назовешь ни тупым, ни подлым. Так что вряд ли я получу от вас урок, и уж во всяком случае точно не тот, на который рассчитывает настоятельница!
Я притворялся больным, наслаждаясь каждым мгновением. На четвертое утро Мария Томас вошла в комнату, и я сразу все понял по ее лицу.
— Вам придется уйти. Здесь вас никто не боится, — солгала она. — Но тот незнакомец не желает отправляться восвояси. Только что он попытался ворваться в монастырь, и дело чуть не дошло до насилия.
Я кивнул и встал.
Она быстро придумала план. В эту самую минуту аббатиса препирается с Уолтоном. В конце концов она позволит ему обыскать женский монастырь (разумеется, в сопровождении братьев), и все монахини соберутся в часовне. Настоятельница позволит ему также обыскать мужской, хоть и не имеет на это права. Пока он будет осматривать женский, я прокрадусь в дальний конец мужского монастыря и убегу.
— План слишком очевидный, — вздохнула Мария Томас, — но мудрить некогда.
Она сложила мне в дорогу хлеба и сыра на пару дней, свечи, два чистых гроссбуха для записей и Библию. Похлопывая сверток, сестра сказала:
— Тетради принесла я, а Библию — преподобная мать. Она надеется, что вы обретете путь к Богу.
— А что я обрету по-вашему, сестра?
Ее лицо расплылось в святой улыбке, таящей святую грусть.
— Занятные истории. Утешение. Надеюсь, гораздо больше. Многие обретают даже небо и землю.
Расставаясь, она схватила меня за плащ и притянула к себе мое лицо.
— Я буду молиться за вас, — прошептала она, — потому что ваша жизнь внушает мне страх.
Она поцеловала меня в губы, обе щеки, закрытые глаза и лоб. Губы у нее были приятные и нежные, точно благословение. Какой бы она была возлюбленной и матерью, не избери она свою нынешнюю стезю?
Я шагнул из комнаты для больных на улицу и остро, словно удар бритвой, ощутил разницу между монастырем и внешним миром. Мария Томас снова вцепилась в мой плащ.
— Запомните, — яростно сказала она. — «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма».
Я грубо вырвался и пошел прочь.
13 декабря
Я должен усвоить, что ненависть Уолтона пребывала только в его сердце. И хотя Лили его племянница, ее чувства принадлежат ей одной. Возможно, со временем в ней проснется подлинная теплота, ведь я тоже смягчаюсь.
Я думаю и пишу об этом, но не понимаю собственных слов. Неужели людей точно так же сбивают с толку чувства? Но как человек может изо дня в день жить в подобном смятении?
14 декабря
Сегодня мы заночевали в хлеву. Лили могла поступить иначе, но постелила себе рядом со мной, однако тела наши не соприкасались.
— Я была жестокой с вами, Виктор. У мясника, на кладбище…
Я затаил дыхание, боясь кивнуть.
— И… в избе.
На ее ресницах повисли слезы, голос стал еле слышным.
— Мы хоть когда-нибудь были добры друг к другу?
Во мне пробудилось желание и вместе с ним недоверие. Я был уверен: она скажет что-то еще, ведь Лили всегда одним-единственным словом обращала доброту в жестокость. Но она промолчала.
Пока я ждал, желание ушло. Зато появился страх.
Я испугался.
И улегся в самом дальнем углу.
Дневник Уолтона. Я перестал понимать, что им движет:
Здесь, в Дхаллатуме, смерть реет в воздухе. Пепел из крематориев оседает на землю черным снегом. Женщины были на выданье — юны и прекрасны. Отчего же все они покончили с собой? Никто не может сказать.
Я один знаю правду. Он был здесь, пришел за ними в ночи. На рассвете они увидели, ощутили, узнали, что над ними надругались. Покончив с собой, они проявили такую храбрость, какой я не ожидал от дикарок.
Он сотворил этот кошмар назло мне. Он щеголяет своей силой, зная, что сделал меня беспомощным. Я считал потерянным свой палец с кольцом, но теперь верю, что тварь вернулась за ним и носит его, как сувенир. Ведь ничто ее не остановило, так почему же чернейшее море должно стать препятствием? Точно ловец жемчуга, он нырнул в пучину и достал мое сердце. Говорят, одной девушки безумие не коснулось. Она гостила у кузины, и ее не было дома, когда остальные покончили с собой. А я считаю, что она струсила! Или жаждет чего-то, что больше жизни. Я хорошо понимаю, что мои обязанности временно изменились.
Я никогда не прыгал в море за пальцем Уолтона.
Никогда не слышал о Дхаллатуме.
Никогда не был в Индии.
Сколько зла совершил он под моим именем?
15 декабря
Прошлой ночью мы с Лили укрылись под старым каменным мостом. Я быстро собрал груду опавших, заиндевелых веток. Наконец под моими опытными руками занялся огонь. Из сырой древесины с шипением вырвался пар. Пламя разгорелось, на каменных опорах моста заплясала моя тень.
Лили подсела к костру, обхватив себя руками.
Весь день мои чувства к ней метались между желанием и яростью, состраданием и бессердечием.
Я начал ходить взад-вперед короткими шажками, делая резкие повороты. От проливного дождя мы приняли крещение нищетой. Ноги скользили по влажной земле, и это выводило меня из себя. Я ткнул пальцем в Лили, завороженно смотревшую на костер, и заорал:
— Ничего-то вы обо мне не знаете!
От неожиданности она отпрянула. Искры взметнулись белой дугой и осыпались ей на колени. Лили похлопала рукой по штанам, чтобы их потушить.
В ответ она не огрызнулась, а лишь прошептала:
— Да разве я могу знать вас, Виктор.
Я поднял лицо к ночному небу. Дождь превратился в мокрый снег, но он не мог остудить мои мысли. Я вновь показал на нее, словно она горячо спорила с каждым моим утверждением.
— Я повел вас на бойню. Потом на кладбище. Все мои кости, мышцы, жилы и органы взяты по отдельности у людей и зверей: так ребенок собирает городок из кубиков. Вы понимаете?
