Фрэнсис Вилсон - Апостол зла
Ошеломленный Ренни смотрел, как на глазах врача выступают слезы.
— Я его сшил, но знаю, что он не выздоровеет. Ему больно, а я не могу прекратить эту боль. Единственное, что поможет этому ребенку — смерть, но он не умирает. Кто он? Откуда он? Что с ним случилось? Есть о нем где-нибудь какие-нибудь медицинские свидетельства?
Отец Райан захрустел пальцами.
— Здесь! Он прошел полное неврологическое обследование прямо здесь, в прошлом году; с ним работала группа исследователей-педиатров.
Врач с трудом поднялся на ноги. Он был еще бледней, чем раньше.
— Вы хотите сказать, что я найду в нашем архиве сведения об этом ребенке? Стало быть, он действительно существует, и это не ночной кошмар? — Он тяжело вздохнул. — Может, они делали анализы крови.
Когда он поворачивался, чтобы уйти, отец Райан схватил его за руку.
— Могу я его увидеть?
Врач покачал головой.
— Не сейчас. Возможно, попозже. После того как я посмотрю, удастся ли влить ему кровь.
Он вышел за дверь, и вошел Коларчик.
— Они только что привезли этого парня из дома.
— Лом! — Священник рванулся вперед. — Дайте мне…
Ренни приложил ладонь к его груди и толкнул назад. Мягко.
— Вы покуда останетесь здесь, отец. Я хочу, чтобы вы его опознали, а пока оставайтесь здесь.
— Если похож на Тедди Рузвельта, значит, он. Но скажите мне вот что. Я арестован?
— Нет. Но вы вляпались в это дело по уши, так что, ради общего блага, останьтесь здесь.
— Об этом не беспокойтесь. Пока Дэнни здесь, и я буду здесь.
В это Ренни поверил без всякого труда.
Наручники несколько смазывали картину, но этот парень, Герберт Лом, действительно был вылитый Тедди Рузвельт. Только очков не хватало. И он либо торчал в полной отключке, либо закатывал чертовски удачное шоу — самое потрясающее, какое Ренни когда-либо приходилось видеть.
Ренни уселся напротив Лома. Глаза этого парня глядели куда-то в пространство, на Марс, что ли.
— Ваша фамилия Лом? Герберт Лом? — спросил Ренни.
— Не тратьте слов даром, сержант, — посоветовал доставивший его полисмен, нахальное отродье по фамилии Хевенс. — Никто от него ничего не добился за всю дорогу от участка. Однако по корочкам в бумажнике это Лом.
— Вы в дом заходили?
— Нет. К тому времени еще не заступил на смену.
— Кто-нибудь рассказывал вам о том, что там делается?
Хевенс пожал плечами.
— Говорят, спальня наверху сплошь залита кровью.
Точно то же сказал отец Райан. Ренни подверг одежду Лома тщательной визуальной инспекции.
— Он был в этом одет, когда вы его брали?
— Да. Вы что, думаете, мы его переодели, что ли?
Язык когда-нибудь доведет Хевенса до беды, только не Ренни это организует. Во всяком случае, не сегодня. Его слишком интересует вопрос, почему ни на одежде, ни на руках Лома нет крови.
— Криминалисты его осматривали?
— Да. Вычистили под ногтями, пропылесосили одежду и все такое.
— Ему сообщили об акте Миранды?[22]
— Раза три, при свидетелях.
— Он не попросил адвоката?
— Он даже в сортир не попросился. Он ничего не говорит и ничего не делает, чего бы ему ни велели, только вот посмотрите.
Коп вздернул Лома на ноги, и тот встал и стоял без движения. Коп толкнул его в кресло, и он остался сидеть. Коп опять поднял Лома и подпихнул его вперед. Он сделал два спотыкающихся шага и пошел по прямой. Коп не остановил его, и он двигался прямо на стену. Наткнулся, остановился и замер лицом к стене.
— Прямо робот долбаный.
Ренни не стал спорить. Он послал Коларчика привести из комнаты отдыха отца Райана.
— Он? — спросил Ренни священника, когда тот вошел. Тонкие черты отца Райана перекосились, и он зарычал.
— Ты, грязный…
Он вцепился Лому в горло, и понадобились все силы Коларчика и второго полисмена, чтобы оттащить его. Лом даже глазом не моргнул.
Коп был прав — долбаный робот.
— Я зафиксирую это как официальное опознание, — за явил Ренни. — А пока, отец, если не возражаете, вернитесь в кабинет.
Когда священника увели, Ренни обратился к полисмену.
— Сведите нашего приятеля вниз, в приемный покой, и пусть они его обследуют. Я не желаю, чтоб кто-то сказал, что мы не оказали ему медицинской помощи при задержании.
Он посмотрел на часы. Два часа ночи. Уже Рождество. А он даже не позвонил Джоан. За это придется расплачиваться.
И он поспешил к телефону.
Дежурный врач перехватил Ренни в холле примерно через полчаса.
— Эй, лейтенант…
— Я сержант.
— Ну сержант. Где вы, черт побери, откопали этого парня?
Этот врач был молод, около тридцати, с длинными темными волосами, с серьгой в правом ухе и с аккуратной бородкой. Смахивал на раввина. На ярлычке на его белом халате значилось «А. Штейн, доктор медицины».
— Лома? Мы задержали его за покушение на убийство. А может, и за убийство, если отыщем когда-нибудь его жену, так что… Чего вы качаете головой?
— Мистер Лом ни в каком случае не сможет предстать перед судом.
В желудке у Ренни екнуло — приговор Штейна выглядел окончательным и бесповоротным.
— Он умер?
— Можно и так сказать. Мозг у него умер.
Что за дерьмо! Он симулирует, прикидывается, будто у него эта, как ее… ката… ката…
— Кататония. Но он не кататоник. И не прикидывается. Такое нельзя симулировать.
— Так что с ним?
Штейн поскреб в бороде.
— Я пока не уверен. Но скажу вам одно: исследование нервных рефлексов позволяет поставить его на уровень, средний между земляным червем и турнепсом.
— Благодарю, док, — едко сказал Ренни. — Вы очень нам помогли. А теперь, может, найдете мне специалиста, который знает, что люди с мертвым мозгом не умеют разгуливать как ни в чем не бывало. Тогда, может, мне удастся провести настоящее обследование.
Штейн покраснел, и Ренни сообразил, что сквитался. Штейн схватил его за руку.
— Ладно, умник, пошли. Я тебе кое-что покажу.
Ренни последовал за ним в приемный покой, где в дальнем углу в кабинетике за занавесками на кушетке лежал Герберт Лом. Один.
— Где Хевенс?
— Коп? Я за кофе его послал.
— Вы оставили подозреваемого одного? — гневно вопросил Ренни.
— Мистер Лом никуда не денется, — заявил Штейн. Он вытащил из кармана халата фонарик-карандашик и обошел кушетку с другого конца. — Идите сюда и смотрите.
Ренни подошел поближе и взглянул на бесстрастное лицо Лома.
— Смотрите на его зрачки. Смотрите, какие они широкие. — Штейн направлял лучик фонарика в каждый глаз, придвигая и отдаляя его. — Видите какие-нибудь изменения?
