Фрэнсис Вилсон - Апостол зла
На полдороге к машине Дэнни открыл глаза, посмотрел на него и задал вопрос, пронзивший сердце Билла.
— Почему вы не пришли, отец Билл? — сказал он почти неслышным голосом. — Вы обещали прийти, если я позвоню. Почему вы не пришли?
Следующие несколько часов пронеслись как в тумане; это был монтаж из заснеженных улиц, мелькающих за запотевшим ветровым стеклом, борьбы со скользящими шинами и неподатливым рулевым колесом, из срезанных разделительных линий на проезжей части, виляния и шараханья между встречными автомобилями в попытках в последний момент избежать столкновений — все под аккомпанемент почти беззвучных стонов Дэнни… Прибытие в больницу, обморок медсестры в приемном покое, когда Билл, развернув простыню, обнажил истерзанное тело Дэнни, побелевшее лицо дежурного врача, когда он говорил, что в его небольшой клинике Дэнни не смогут оказать необходимую помощь… Бешеная гонка в заднем отсеке машины «Скорой помощи», которая мчалась в Бруклин с включенной мигалкой и воющей сиреной, остановка у Медицинского центра Даунстейт, поджидающая их там полиция, мрачные лица полицейских, начавших задавать вопросы сразу же, как только Дэнни повезли в операционную.
А потом появился худой, курящий одну за одной сигареты детектив, с желтыми пятнами от никотина на указательном и среднем пальцах правой руки, лет сорока с небольшим, с редеющими темными волосами, настороженными голубыми глазами, с настороженным выражением лица, с настороженными манерами — все в нем было агрессивно-настороженным.
Ренни успел бросить взгляд на мальчика в приемном покое.
За двадцать с лишним лет работы в полиции он не встречал ничего даже отдаленно похожего на то, что сделали с этим парнишкой. Все внутри у него перевернулось.
А теперь шеф по телефону велит отложить разбирательство до послезавтра.
— Мне надо разобраться с этим, лейтенант.
— Эй, Ренни, сегодня сочельник, — напомнил лейтенант Макколей. — Расслабься немножко. Голдберг заступил с одиннадцати до семи, а какого черта Голдбергу до Рождества? Оставь это ему.
Никогда.
— Скажите Голдбергу, пускай разбирается со всем прочим с одиннадцати до семи. Это дело за мной.
— Что-то серьезное, Ренни? О чем мне следует знать?
Ренни весь сжался. Нельзя допустить, чтоб Макколей сообразил, что тут что-то личное. Надо просто сыграть холодного и спокойного профессионала.
— Угу… Насилие над ребенком. Жуткий случай. Думаю, что сейчас смогу связать все концы. Просто хочу сегодня свести все воедино.
— На это уйдет время. Что Джоан скажет по этому по воду?
— Она поймет. — Джоан всегда понимает.
— Ладно, Ренни. Если передумаешь и захочешь закруглиться пораньше, дай знать Голдбергу.
— Хорошо, лейтенант. Спасибо. И веселого Рождества.
— Тебе того же, Ренни.
Детектив сержант Аугустино повесил трубку и направился в комнату отдыха врачей, которую ему отвели. Там держали того типа, который привез мальчика. Он сказал, что зовут его Райан, что он священник, но документов при себе не имел, и под надетым на нем свитером не было видно католического воротничка.
Ренни подумал о мальчике. Трудно думать о чем-то другом. Им о нем ничего не известно, кроме того, что сообщил так называемый священник: зовут его Дэнни Гордон, ему семь лет, и до нынешнего утра он жил в приюте Святого Франциска для мальчиков.
Святой Франциск… вот что задело Ренни за живое. Мальчик был сиротой из приюта, и кто-то жутко его изувечил.
Это все, что надо было услышать Ренни, чтобы дело стало для него поистине личным.
Он поставил полицейского по фамилии Коларчик на посту снаружи у комнаты отдыха. Когда Ренни шел по коридору, Коларчик переговаривался по рации.
— Они взяли в доме того парня, — доложил Коларчик, протягивая Ренни рацию. — Все точно так, как описал отец Райан.
Нам еще наверняка не известно, что он отец, хотел сказать Ренни, но придержал язык.
— Ты хочешь сказать, что тот парень там так и сидел, дожидаясь, пока его заберут?
— Они говорят, он, похоже, в каком-то трансе или в чем-то таком. Собираются везти его в участок и…
— Пускай везут сюда, — приказал Ренни. — Скажи ребятам, пускай везут сюда, и никуда больше, как только предъявят ему обвинение. Я хочу провести полное медицинское освидетельствование этого парня, пока он тепленький… просто чтобы удостовериться, что у него нет ни каких скрытых повреждений.
Коларчик улыбнулся.
— Слушаюсь.
Ренни был рад видеть, что постовой настроен на одну с ним волну. Нельзя допустить, чтобы этот подонок из Куинса ускользнул под предлогом психического расстройства, пока это зависит от Ренни.
Он открыл дверь в комнату и бросил взгляд на субъекта, который заявил, что он священник. Крупный, чисто выбритый, с квадратной челюстью, с густыми темными волосами, седеющими на висках, отлично сложен. Субъект симпатичный, только в данный момент совсем вымотан от усталости и держится явно на последнем издыхании. Сидит, наклонившись вперед, на продавленном диване, с чашкой даунстейтского крепкого дымящегося кофе в руках. Пальцы дрожат, а ладони сжимают чашку, вроде бы он пытается согреться теплом болтающейся за пластиковыми стенками жидкости. Черта с два так согреешься.
— Вы работаете у Святого Франциска? — спросил Ренни.
Субъект дернулся, словно мысли его были за тысячу миль отсюда. Он взглянул на Ренни и отвел глаза.
— В десятый раз — да.
Ренни уселся на стул напротив него и закурил сигарету.
— Из какого вы ордена?
— «Общество Иисуса».
— Я думал, Святым Франциском заправляют иезуиты.
— Это одно и то же.
Ренни улыбнулся.
— Знаю.
Субъект не стал улыбаться в ответ.
— Известно что-нибудь о Дэнни?
— Еще в операционной. Слышали когда-нибудь про отца Эда? Он был у Святого Франциска.
— Эд Даферти? Я с ним однажды встречался. В семьдесят пятом, на столетии Фрэнси. Он уже умер.
Субъект произнес волшебное слово — «Фрэнси». Только тот, кто там жил, называет его Фрэнси.
Ладно. Возможно, он в самом деле отец Уильям Райан из «Общества Иисуса», но это совсем не значит, что он не имеет отношения к тому, что случилось с парнишкой. Священники тоже сбиваются на преступную дорожку. Этот был бы далеко не первый.
— Послушайте, детектив Ангостино, — сказал отец Райан, — не можем ли мы побеседовать попозже?
— Аугустино меня зовут, и в таком деле не может быть ни «бесед», ни «попозже».
— Я уже вам сказал, это Герб. Муж. Герберт Лом. Это он. Вам надо…
— Мы его уже взяли, — сообщил Ренни. — Сейчас привезут сюда на обследование.
