Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Главного?!
— С чего-то же здесь вся эта катавасия началась? Люди стали исчезать… Люди пропадают, однако тел их не находят. Местные, как темнеет, на улицу боятся выходить. Живут в слухах и страхе.
Федор засмеялся:
— Ничего себе боятся! Кабачок-то заполняется.
Ал оглянулся. И правда, в зале собралось достаточно народу. В воздухе стоял гул. На небольшой эстраде музыканты настраивали инструменты.
К ним снова подошла официантка.
— Спасибо, можете принести счет, — объявил Ал. — А ты, любезный, — обратился он к Федору, — лопатник придержи. Это я тебя пригласил. И, кстати, тоже спасибо, не дал со страху в номере помереть.
— Ты же сейчас обратно в гостиницу?
— Вряд ли. У меня везде друзья, есть куда голову прислонить. Отвезу тебя домой, а потом к ним… Мобильники у нас с тобой есть, так что связь держим.
— Странно, — покачал головой Федор, — пили наравне, а ты трезвый, как стеклышко.
— Что, заметно?
— Ты, когда ходил в туалет, наверное, таблетки какие-нибудь принял?
— Не бери в голову, поехали.
В джипе Ал включил кондиционер и в салоне сразу стало тепло. Пока прогревался мотор, Ал спросил:
— Скажи мне, Федя, что за отчество у тебя такое интересное?
— Все спрашивают… Отца так звали, Зинаидом. Ом у меня простым работягой был, бригадиром слесарей.
— А имя?
— Имя поп дал, когда крестили. И что интересно, дед мой, Алексей, коммунистом был, в органах служил, участковым. Правда, до высоких чинов не дослужился.
— Наверное, бабушка крестила?
— Возможно, я не помню.
— Значит, ты по дедовым стопам пошел?
— Может, по дедовым, а может, сам по себе. Я сразу после десятилетки в школу милиции подался. Не хотел в армию идти.
— Ничего себе, жизненная логика!
— А что, нормально. После армии ты кто? Никто. А тут сразу при деле. Сейчас направо сверни и остановись. Вот моя общага. У меня здесь комната.
— Один живешь?
— Один. Зайдешь? Чайку похлебаем, время раннее, хоть и ночь…
В переулке и впрямь было темно, хоть глаз выколи. Ветер утих, набирал силу мороз.
— Жутковато, — кивнул на переулок Ал.
— Ничего, мы привыкшие. Зайдешь?
— Спасибо, нет. Дальше поеду. Надо еще с бумагами посидеть, разобраться…
— Дорогу найдешь?
— Найду. С утра, как прибыл, по улицам успел покататься, уже сориентировался… Не беспокойся, Федя, я даже в темном лесу не заблужусь, не то что в городе.
Но к друзьям Ал не поехал. Какие друзья в дальнем сибирском городке, куда он попал впервые? Да и в Сибири он до этого ни разу не был. Последнее время все по Парижам, Лондонам, Венециям вместе с женой раскатывал, сыну своему необыкновенному мир показывал. А тут Сибирь! Хотя ему, уроженцу российских северных краев, здешние края не казались диковинкой. Те же морозы, те же ветра. Даже воздух такой же чистый, как родниковая струя.
Выехав на центральную улицу, Ал определил направление двинул свой джип на окраину. Город еще не закончился, а вокруг начала подступать тайга. Она хозяйничала уже здесь на улицах, скрывая в густых зарослях дворцы и коттеджи состоятельных жителей. К одной такой «хижине дяди Тома», окруженной высоким кирпичным забором, и направился Ал.
Он достал пульт и набрал комбинацию цифр. Железные ворота бесшумно распахнулись, и джип въехал в небольшой двор. Почти всю его территорию занимали двухэтажный добротный дом, большой гараж и летняя мансарда, занесенная снегом. Ал вновь набрал код. Ворота закрылись и почти одновременно поднялась гофрированная дверь гаража. Там уже горел свет.
— Лакея только не хватает, — пробурчал Ал, — механического, робота-лакея.
Он развернул во дворе автомобиль и задним ходом заехал в гараж. Здесь стояли еще две машины: такой же японский джип и, совершенно неуместно смотревшиеся, старенькие «Жигули». На обеих — местные номера.
Ал вышел из машины, пару раз присел, размял косточки и по-хулигански, с особыми переливами свистнул.
В воротах гаража, на фоне черного неба и темно-синего снега — бесшумно появился седой, громадный волк.
— Здорово, Малыш! — Поприветствовал волка Ал. — Небось соскучился? Тогда пошли в дом…
Глава 2
24 марта 1854 года
Любезный мой друг Карл Антонович!
Рад, безмерно рад, что ты вернулся и жив. Главное, жив! Уж сколько тебя хоронили, отпевали и поминали, прости, Господи, но ты по-прежнему здравствуешь наперекор всем смертям.
И в кампании 1812-го года костлявая обходила тебя стороной. Помнишь январь 14-го года? Сражение при Ларотьере? Славная была битва! Меня контузило, а у тебя ни царапинки за всю кампанию.
А Париж? Тот, наш триумфальный Париж! Кабаре, гризетки, шансоньетки… Я за всю остальную жизнь не выпил столько вина, сколько за те несколько месяцев в поверженном Париже. Иногда я с грустью говорю себе: «Полноте, дружище, а был ли у тебя Париж, была ли молодость?» Всю радость жизни выжрали дочиста казематы да каторга. Нынче с каждою зорькой встаю, как сызнова жизнь начинаю.
Надеюсь, подобные печали не тревожат твою душу?
Любезный друг Карл Антонович, слухом, как говорится, земля полнится, и, будучи наслышан о твоих похождениях, вдруг подумал, что жизнь у человека одна, зато смертей много. Вот и с тобою так — одна смерть, преследуя тебя, отпихивала локтем другие. Прости, друг Карл, за некоторую бестактность, но сия тема кажется мне скорее забавной, нежели скорбной.
Когда смерть в первый раз посягнула на тебя? Не на войне, гораздо позже — через десяток лет на дуэли с этим молдавским бароном. Помнишь, как отлеживался у меня на Фонтанке? Хотя, вряд ли… Ты тогда в бреду был, метался в жару от полученной раны. Моя-то, дура-покойница, Царствие ей небесное, промываючи твою рану, все суетилась, как бы ты в наших покоях Богу душу не отдал. Видать, ты слышал. Как же иначе объяснить, что ты только начав поправляться — вдруг взял и исчез.
Уж как я бранил свою благоверную, земля ей пухом, мол, чего нюни распускала, теперь из-за деликатности своей Карл Антонович где-нибудь на задворках кончается.
А ты тогда вон где, аж в Италии объявился! Сказывали, с карбонариями связался, преследовали тебя и убили. А потом из Греции слух докатился, что ты с самим лордом Байроном на короткой ноге, и оба вы в тамошней революции головы буйные сложили.
Сколько раз терял я тебя, дражайший Карл Антонович!
А ведь не случись дуэль с молдавским барончиком, не рань он тебя, не сбеги ты от сетований моей покойницы, светлая ей память, ты, со своим мятежным характером, находился бы в тот день в первых рядах на Сенатской площади. Не зря ж тебя судьба так носила: то карбонарии, то лорд Байрон…
