Энн Райс - Слуга праха
12
— Я взял в руки табличку, хотя даже прикосновение к ней вызывало во мне отвращение и ненависть. Я буквально кипел от злости. Чувство оказалось столь сильным, что я не мог сдвинуться с места. В ушах звучал голос учителя, который звал меня, напоминая, что я должен принести ее в целости и сохранности. Табличка была исписана почерком настолько мелким, что даже крошечный скол лишил бы нас части текста, а мне, твердил маг, следовало знать его от начала до конца.
«Зачем?» — спросил я.
Указывая на подушки, разбросанные по комнате, я поинтересовался, могу ли взять одну из них, чтобы устроиться у его ног и не испачкать при этом одежду.
Зурван согласно кивнул.
Я сел, скрестив ноги, а маг удобно устроился на кушетке, согнув одну ногу в колене, — наверное, это была его любимая поза. Табличку он держал перед собой — так, чтобы хорошо видеть написанное в солнечном свете. Эта картина навсегда врезалась мне в память — возможно, потому что белоснежную стену за его спиной увивали красные цветы, рядом росло раскидистое оливковое дерево с кривым стволом, а между мраморными плитами пробивалась мягкая ярко-зеленая трава. Мне нравилось гладить ладонью ее нежные побеги или касаться пальцами нагретых солнцем мраморных плит, ощущая исходящее от них тепло.
Мои воспоминания проникнуты любовью к этому сухопарому, точнее, даже костлявому человеку неопределенного возраста в мешковатой греческой тунике, свободно ниспадавшей складками и изношенной до такой степени, что золотые нити торчали из каймы во все стороны. Человеку спокойному и на вид довольному жизнью, который в тот момент внимательно вчитывался в табличку, то поднося ее к самым глазам, то отодвигая как можно дальше. Наверное, ему удалось разобрать каждый клинописный знак. Однако я смотрел на табличку с отвращением.
«Ты был отправлен в мир духов полными неумехами, — наконец сказал он. — Эта древняя ханаанская табличка содержит заклинание вызова могущественного духа, служителя зла, обладающего силой, какую дарует только Бог своим посланникам. С помощью этого заклинания можно создать столь же смертоносного малаха,[31] как тот, которого Яхве отправил на землю убивать первенцев египтян».
Потрясенный, я не мог вымолвить ни слова. Я читал множество переводов истории бегства из Египта и прекрасно знал, кто такой малах — сияющий ангел, олицетворение гнева Божьего.
«Хананеи сознавали, как опасно это заклинание, и потому запечатали табличку с ним тысячу лет назад — если верна указанная на ней дата. Это черная, пагубная магия, как та, которой занималась Аэндорская волшебница, вызвавшая дух Самуила для беседы с царем Саулом».
«Я знаю эту историю», — тихо заметил я.
«С помощью заклинания маг может создать собственного малаха, столь же сильного, как Сатана: падший ангел, злой дух, однажды бросивший вызов самому Яхве».
«Понимаю».
«Правила очень строги. Тот, кому предстоит стать малахом, должен быть глубоко порочен, противостоять Богу и любому проявлению добра. Он должен отречься от Бога, презирать Его за жестокость к людям и за то, что Он позволяет вершиться несправедливости. Тот, кому предстоит стать малахом, так непреклонен в гневе, что не задумываясь вступит в схватку с самим Господом, если представится случай или если ему прикажут. Он сразится с любым ангелом Господним и непременно победит».
«Ты имеешь в виду добрых ангелов?» — уточнил я.
«И добрых, и злых, — ответил Зурван. — Ты равен по силе и тем и другим. Ибо ты не обыкновенный дух, а малах. Но, как я уже сказал, тот, кого сделают малахом, должен быть порочен до мозга костей, нетерпим к Богу и готов стать мятежным духом — бунтарем, не признающим Божьих заповедей. Это дух, созданный не для службы Сатане или демонам, — он сам себе хозяин».
Я едва не задохнулся от потрясения.
«Мне кажется, — продолжал маг, — ты слишком молод, чтобы быть безнадежно порочным… Во всяком случае, если судить по облику, который ты принял по своему желанию сейчас и имел при жизни раньше. Неужели твоя порочность не знала границ? Неужели ты ненавидел Бога?»
«Нет, по крайней мере, я так не думаю. Если я и питал к Нему ненависть, то не сознавал этого».
«Ты стал Служителем праха по доброй воле?»
«Нет. Я уверен».
«Еще ошибка. Ты не был порочен, не желал становиться малахом и не давал клятвы служить тому, кто завладеет твоим прахом. Я прав?»
«Совершенно», — подтвердил я, мучительно пытаясь восстановить ход событий.
Воспоминания всплывали в памяти и тут же исчезали, растворяясь во тьме. Я помнил, как оказался в спальне Кира, и Кир послал меня сюда, к Зурвану. В голове мелькали обрывки более ранних событий… мертвый жрец на полу…
«Я убил того, кто готовился стать моим повелителем, — вновь заговорил я. — Да, я убил его. Когда меня превращали в духа, повсюду была смерть, и сам я тоже умирал. Во мне гасли последние искры жизни. Возможно, передо мной появилась бы лестница, ведущая на небеса, или мне предстояло войти в сияние света и слиться с ним. Не знаю, что произошло на самом деле, но в одном я уверен: я не желал становиться Служителем праха и пытался избегнуть этой участи… Помню, что бежал и взывал о помощи, кричал, что виной всему проклятое ханаанское заклинание, но не могу вспомнить, к кому я обращался. А потом я принес свой прах в спальню царя».
«Так он мне и сказал, — кивнул Зурван. — Но тогда ты должен был отличаться необычайной злобой и жестокостью, жаждать вечной жизни и равенства с Божьими ангелами, иначе не выбрали бы тебя. Ты должен был стойко перенести процедуру своего ужасного умерщвления, а когда боль стала бы невыносимой, твоя душа отделилась бы от тела и наблюдала, как кипит в котле и обращается в прах плоть. Но только когда боль перешла бы все разумные пределы. Только тогда. Ненависть к Богу, сделавшему людей чересчур чувствительными, помогла бы тебе терпеливо смотреть на кипящее в котле золото и ожидать завершения обряда. После этого ты стал бы абсолютно свободным. Тебе предстояло осознать свою мощь, триумфальную победу над смертью и ненавидимым тобою Богом, создавшим людей смертными, ощутить страстное желание превратиться в малаха, стол же могущественного, как Яхве, жестокосердый к тем, кого лишил жизни Давид, Саул или Иисус Навин.
Ты должен был жаждать мести за подло обманутых Богом Адама и Еву. Скажи, тебе понятно, о чем я говорю?»
«Ты прав, со мной все проделали неумело. Я не помню, как находился в котле, в памяти остался только непреодолимый ужас, вызванный одним его видом. По-моему, я покинул собственное тело раньше, чем почувствовал боль. Я не смог бы ее вынести. Все творилось в суете и спешке. Вокруг меня были бестолковые, нерешительные люди, заботившиеся только о собственной корысти, — и все величие ушло из обряда. Я делал, что мне велели, но чувствовал, будто все происходящее нечисто… даже позорно, и это меня смущало».
