Нана Блик - Наоми
Подъехав к парку, мы поначалу хотели открыть главные железные ворота, чтобы проехать вглубь на машине, но не смогли сломать замок, зачерствевший под натиском времени. Пришлось идти пешком, Моника еле переступала ногами по заросшей увядшим от благ осени плетистым плющом бетонной дорожке, цепляясь каблуками за торчащие корни. Была уже почти ночь, сумерки накрыли плотным одеялом весь город, если бы не молодая ещё не до конца оформившаяся луна, то идти вообще было бы невозможно.
Мы довольно быстро прошли несколько бетонных дорожек, плотно опоясывающих парк, приближаясь к его мёртвому сердцу – скопищу заброшенных аттракционов. Первым встретило нас колесо обозрения, покачивая своей склонённой и немного погнутой головой. Своеобразный страж парка приветствовал заблудившихся путников, указывая им направления дальнейшего их продвижения. Заброшенный заросший фонтанчик, с одной стороны, обветшалый вагончик бывшего тира, с другой, свидетельствовали о проделках человека и времени, но не давали и слепого намёка на присутствие в этом забытом Богом месте черноволосой фарфоровой куколки Фиби.
– Макс, подожди, давай немного отдышимся, – я оглянулся назад с острым желанием пристыдить Монику, но, когда увидел полусогнутую и держащуюся своими руками за дрожащие разведённые немного по сторонам колени девушку, мне сразу расхотелось этого делать.
– Прости, Моника, я просто бегу будто заговорённый, – мне стало немного неловко за то, что я так пагубно использую свои, можно сказать, лучшие кадры, нисколько не заботясь об их благополучии и здоровье. – Отдохни, пока я немного осмотрюсь здесь.
Я пристально вглядывался в брошенные металлические остовы, бетонные заросшие дорожки и старые вагончики, судорожно освещая их сверхмощным поисковым фонариком, который, как тогда мне казалось, буквально просвечивал их насквозь. Ночь, на удивление, оказалась весьма ласковой с нами: бархатный полумрак, наведённый растущей луной, и слабый еле заметный ветерок, разгоняющий затхлость и безлюдность в этом покинутом месте. Тишина и покой, только неровное дыхание Моники разрезало, словно ножами, возникшую безмятежность. Неожиданно раздавшийся хруст веток при гармоничном затишье не мог не привлечь моё испорченное внимание, привыкшее копаться в мелочах с утра и до вечера. Ничего не сказав Монике, которая выглядела более чем неудовлетворительно, я медленным шагом пошёл к источнику звука. В двадцати шагах от меня, сразу за плотной стеной колючего непонятного мне кустарника, находился вытянутый сарайчик со страшными рожами, нарисованными на стенах. Это был некогда популярный коридор страха, я помню, что в детстве не раз посещал его. Длинное контейнерного типа помещение без окон имело только две узкие двери при входе и выходе. Я стоял возле кустов, пытаясь понять, откуда именно я слышал хруст веток. Пока я стоял весь в размышлениях, машинально перебирая пальцами колючие веточки находившегося передо мною кустарника, я неожиданно нащупал кое-что странное. Наклонив голову книзу и подсветив осторожно фонариком, я увидел сиреневую шерстяную ниточку, тянувшуюся от веток к этому самому страшному коридору. Невольно всплывшее в голове описание Фиби, а конкретно элементов её одежды заставило мои ноги подкоситься в коленях, но адреналин моментально привёл их в нормальное состояние, заставляя не просто двигаться вперёд, а бежать сломя голову к этому чёртову вагончику.
Когда я вбежал в это заброшенное здание, то почти сходу наткнулся на чёрную изрезанную куртку Фиби и шапку с помпончиком. Резко посветив вперёд, я увидел то, чего опасался с самого начала, то, что так надеялся никогда не увидеть. Полуголое растерзанное тело ребёнка с синяками на шее и бёдрах лежало без признаков жизни. Странные полукруглые отверстия в области сердца и кровавые надписи по всему телу, заставили фонарик просто вывалиться из моих рук. Я упал на колени от бессилия, но вскоре опомнившись и смотря на ребёнка, начал наощупь искать на земле свой фонарик. Когда, наконец, я прочно держал его в своих дрожащих мужских руках, то, набравшись смелости, решил поближе подойти к ребёнку. Чистый по-детски наивный десятилетний ребёнок лежал, словно измызганная кукла. Злость и ненависть кипели в моём теле, и чем больше я смотрел на ребёнка, тем больше я ненавидел чудовище, которое способно было сотворить вот такое с нежным ещё нераспустившимся цветочком. Я наклонился вперёд, желая прикрыть испуганные глаза девочки, но с диким ужасом там их не обнаружил. У девочки не было ни глаз, ни языка. Я резко взметнул фонариком вверх, освещая дверь выхода, и случайно заметил какую-то тень. Абсолютно не думая, я побежал к ней, даже не удосужившись крикнуть Монике, что обнаружил ребёнка. Но как только я выскочил из двери, то моментально увидел того, кто сотворил с ребёнком такое. Мужчина, чьё лицо было покрыто татуировками, был одет в чёрный спортивный костюм с огромным капюшоном на голове. Густая слегка посидевшая борода и блестящие от одержимости увеличенные зрачки – последнее, что бросилось мне в глаза до того, как он абсолютно холоднокровно нанёс мне удар по шее в область сонной артерии крестовой отвёрткой с длинным наконечником, наверное, сантиметров за двадцать, который насквозь пробил мне шею, показываясь с другой стороны. Я упал, сильная боль в горле теперь уже не позволяла мне крикнуть Монике, чтобы она была осторожна и вызывала полицию. Возникшие холод в ногах и ватная слабость не давали мне ни единого шанса на то, чтобы просто подняться, а не то, чтобы броситься на противника. Я просто сидел и смотрел, как чудовище с улыбкой на измазанном татуировками лице уходил прочь в неизвестность, понимая, что я без минуты покойник, и некому будет даже составить фоторобот полиции и опознать этого монстра. Как только последнее слово эхом пронеслось по моей скорбящей душе, верх надо мной одержала Наоми, которая как никто знала, что делать с такими вот экземплярами, и я, нисколько не сопротивляясь, отдал бразды правления в руки девушки-монстра.
– Наконец-то я сделаю то, что умею, и буду при этом безмерно счастлива, зная, что поступила в первый раз в своей жизни правильно, – произнесла я, невольно сжимая сердце человеческого монстра так, чтобы он умер не сразу.
Неизвестно откуда я взяла в себе силы, чтобы поднять на ноги увесистое тело Макса. Я подошла к лежавшему на земле чудовищу, который, как ни странно, просил о пощаде. Я вспомнила, что Макс с собой брал маленький складной ножик, которого мне будет достаточно для того, чтобы вырезать им глаза и язык ходящей по земле твари. Проделывая всё руками умирающего Макса, я не давала сердцу чудовища остановиться, желая, чтобы он чувствовал всё, что я с ним медленно делала. Я хотела, чтобы он понял, каково это быть жертвой истинного монстра, справиться с которым ни одному человеку никогда не представится даже возможным.
