Алексей Атеев - Обреченный пророк
Отец умер, но Степан воспринял это событие как-то отвлеченно, будто и не с ним это произошло. Наоборот, он почувствовал некое облегчение, смысл которого и сам не очень хорошо понимал. Может быть, причина была в том, что со смертью отца с них снималось позорное пятно семьи вора? Но это-то как раз и не тяготило Степана. Вор или не вор, какая разница. Скорее тут было другое. Странная церемония, о которой он, казалось, забыл, накрепко въелась в подсознание. Именно она не давала жить без оглядки, свободно дышать, быть как все. Со смертью отца, как представлялось Степану, эта темная связь разрушилась. Но разрушилась ли?
Степану стукнуло в ту пору восемнадцать лет. Мать не обращала на него внимания, занятая своей вдовьей судьбой, и он был предоставлен самому себе. О будущем он не задумывался: прожил день – ну и ладно. Кое-какие сбережения у отца остались, на жизнь пока хватало. Так бы и болтался Козопасов по Москве, если бы однажды не встретил того самого старика. Встреча эта произошла прямо на улице. Степан с группой приятелей вышел из кафе и пребывал в самом благодушном расположении духа.
Внезапно он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он физически ощущал давящую силу этого взгляда. Степан присмотрелся и, к ужасу своему, увидел знакомого старика, стоящего у самого края тротуара. Увидев, что его заметили, старик дружелюбно кивнул и поманил Степана к себе. Козопасов хотел было повернуться и уйти прочь, но почувствовал, как ноги сами ведут к старику.
– Здравствуй, Степушка, – ласково произнес старик, но было в этой ласковости что-то такое, что заставило Степана похолодеть. Он молча кивнул, не в силах поздороваться, и стал ждать продолжения.
– Эй, Пастух, – позвал приятель (Степа был известен под этой кличкой), – пошли в кино. – Но Степа только недовольно отмахнулся. Как хотел бы он сейчас отправиться вместе со всеми в кино, но ноги его точно приросли к тротуару. Он весь был во власти непонятного человека.
Приятели ушли, а Степа так и стоял рядом со стариком, не зная, что делать дальше.
– Тебя, значит, Пастухом кличут? – неожиданно прервал молчание странный знакомец.
Степа молча кивнул.
Старик хмыкнул.
– Да ведь тебя самого нужно вести, поскольку тычешься своей башкой в разные стороны без всякого смысла. Я твоему покойному батюшке обещал за тобой присмотреть, да и как не присмотреть? Ведь ты наш! Не помнишь причастие?
Степан кивнул, подтверждая, что помнит.
– Ну вот и отлично, – потер сухие руки старик. – Хватит тебе без дела слоняться. Пора и пристроиться куда-нибудь. Или не согласен?
– Надо бы, – нехотя согласился Степан.
– А пристроим мы тебя в институт.
У Степана вытянулось лицо, учиться ему страшно не хотелось.
– В какой? – тоскливо спросил он.
– Ты, я вижу, не любитель учиться, – насмешливо промолвил старик, – но надо, Степа, надо! В какой? – переспросил он. – А в какой ты хочешь?
Степа пожал плечами.
– Значит, еще не выбрал, – все так же насмешливо продолжал старик, – не определился в жизни. А ведь пора. Ну да ладно. Определим мы тебя по медицинской части. Будешь доктором.
– Но мне туда не поступить, – усмехнулся Степа, решив, что наконец осадил проклятого старика, – не с моими знаниями.
Старик грустно покачал головой.
– Жаль, очень жаль, что ты так плохо учился. Однако для сына моего любимого товарища чего не сделаешь. Попробуем тебе помочь. Завтра же отнесешь документы в приемную комиссию. И смотри, на экзамены ходи аккуратно.
– А как же… – начал Степан.
– Сделай, как я сказал, – спокойно промолвил старик, но было в этом спокойствии такое, от чего у Степана мурашки поползли по коже.
С того памятного разговора и по сей день Козопасов видел старика всего несколько раз. Однако каждая такая встреча знаменовала новый этап в Степановой жизни. Он без каких-либо осложнений поступил в медицинский институт и так же без осложнений его окончил. Он регулярно получал от старика некоторую сумму на существование, так что не зависел от матери. Учился он средне, но тем не менее в отстающих не числился. Все получалось как бы помимо его воли. Вначале Степан недоумевал, но вскоре привык. Учиться было не так уж скучно, скорее наоборот. И жизнь студенческая, и связанные с ней радости были нисколько не хуже праздного шатания, это он скоро понял. Ни в каких таинственных обрядах Козопасов больше участия не принимал, старика (он знал, что фамилия его – Корытов) видел чрезвычайно редко, но постоянно чувствовал, что за ним наблюдают. Вначале это тяготило его, потом он привык и перестал обращать внимание.
В институте, также по совету Корытова, он выбрал профессию психиатра. После окончания работал в нескольких клиниках, а в последнее время в Тихореченской психиатрической больнице.
Козопасову страшно не хотелось уезжать из столицы, но старик был неумолим. «Необходимо, и все тут», – сказал он. И Козопасов подчинился. Позже ему было поручено наблюдать за неким больным по фамилии Матвеев. Какой интерес для старика представлял этот Матвеев, он так и не понял и предположил, что, видимо, сыграли роль связи Матвеева. Присматривал, а почему бы и нет! Тем более что это входило в круг его непосредственных обязанностей. Но, не ощущая рядом с собой присутствия Корытова, Козопасов несколько распустился, и вот результат. Старик явно недоволен. Что ж – виноват, придется завтра покаяться. Не углядел за Матвеевым. Козопасов еще некоторое время лежал, размышляя. Больше всего его занимал вопрос: «Действительно ли существует секта сатанистов или это всего лишь ширма?» Но если ширма, то кто прячется за ней? Может, шпионская организация? Но никаких заданий, связанных, по его мнению, со шпионажем, он никогда не получал. Ведь не может надзор за больным быть связан с этим рискованным занятием. Хотя тихореченский дурдом – учреждение специфическое, в нем упрятано много тайн, однако старик никогда не требовал отчета о том, что там происходит. Возможно, это его не интересовало, а может быть, был осведомлен не хуже его самого.
Степан лениво зевнул и подумал, что неплохо бы сейчас выпить пива. Ну ничего, скоро в Москве он отведет душу. Он перевернулся на другой бок. Жалобно звякнули пружины старой кушетки. Тут он заметил, что на стуле, стоявшем возле изголовья, что-то поблескивает.
Черт, не видно в темноте, стакан, что ли? Так и есть – стакан. Что в нем? Вроде рассол. Молодец старик!
Степан сделал глоток. Рассол был холодный и чуть горьковатый. Какие-то незнакомые пахучие травы добавлены в него. Он с наслаждением залпом выпил стакан и откинулся навзничь. Хорошо! А может, старик и не сердится? Сердился бы – стакан не поставил. Как бы там ни было, утром он с ним объяснится.
