Наталья Александрова - Последний ученик да Винчи
И тут Маша заметила, как от группы туристов отделилась стройная женщина в длинном платье из светлого льна.
Если бы не светлые волосы, она была бы очень похожа на ту брюнетку, которой накануне в кафе передали дневник профессора Магницкого.
Парик, сообразила Маша.
Она легонько толкнула Старыгина:
— Это наш объект!
— Вижу, — вполголоса отозвался реставратор. — А вы уже научились выражаться, как героиня шпионского боевика!
— Не отвлекайтесь… а что это она делает?
Женщина в светлом парике подошла к урне, стоявшей в углу зала, огляделась по сторонам и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, бросила в урну пластиковый пакет.
Через секунду ее уже не было в зале.
Маша, мгновенно забыв о хороших манерах и правилах конспирации, выскочила из-за витрины и устремилась к урне. По дороге она едва не сбила с ног экскурсовода, который громким, хорошо поставленным голосом вещал:
— Эта статуя устанавливалась на носу погребальной ладьи фараона, чтобы освещать ему путь в подземное царство мертвых…
Маша подлетела к урне и выхватила из нее пакет под изумленным взглядом экскурсовода.
Это был обыкновенный пакет из итальянского супермаркета. Разглядывать его содержимое было некогда, и Маша устремилась в соседний зал, по углам которого возвышались статуи из черного полированного гранита.
Только спрятавшись в нише за одной из этих статуй, Маша заглянула в пакет. Там, как она и надеялась, находилась потрепанная тетрадь — дневник ее деда профессора Магницкого.
Маша спрятала ценную находку обратно в пакет и выглянула из своего убежища. Из соседнего зала к ней быстрой походкой приближался Дмитрий Алексеевич.
Старыгин спустился по ступенькам и открыл дверь кофейни. Маша опасливо последовала за ним.
Внутри было полутемно, накурено и шумно. В воздухе стоял густой запах табака, крепкого кофе, пряностей и еще чего-то сладковатого, смутно знакомого. Из динамиков, закрепленных над стойкой бара, сладкий голос восточного певца тянул бесконечную надрывную мелодию, в которой то и дело звучало неизбежное «хабиби». За стойкой полусонный толстый араб терпеливо выслушивал исповедь подвыпившего завсегдатая. Судя по виду этого последнего, он не слишком строго соблюдал заповедь пророка, запретившего своим последователям употреблять спиртное. В дальнем углу маленький смуглый старичок с огромными усами курил кальян, мечтательно полузакрыв глаза, за соседним столиком трое мужчин в белых рубашках с закатанными рукавами играли в кости.
При виде новых посетителей бармен оживился, призывно замахал руками:
— Заходите, заходите, господа! У нас самый лучший кофе в Каире, самая вкусная пахлава!
Старыгин солидно кивнул и устроился за угловым столиком. Маша села напротив него, неуверенно оглядываясь по сторонам. Она была здесь единственной женщиной.
— Дмитрий, — проговорила она вполголоса, — мне кажется, что в Египте живут одни мужчины, если не принимать во внимание места скопления туристов. Мы не видели ни одной египтянки ни в магазинах, ни в кофейнях…
— Традиция! — Старыгин пожал плечами. — Арабские женщины не работают и вообще почти не выходят на улицу, они сидят дома и занимаются хозяйством и воспитанием детей. Работать считается неприличным для местной женщины, независимо от обеспеченности. Мужчины выполняют здесь даже ту работу, которая традиционно считается женской. Они работают официантами в кафе и даже «горничными» в отелях…
Этот экскурс в область местных нравов был прерван появлением хозяина, который принес на подносе две чашечки кофе, по размеру больше похожие на наперстки, и два высоких стакана холодной воды. Маша пригубила кофе. Он оказался удивительно вкусным, чересчур, на ее взгляд, сладким и таким крепким, что потолок кофейни поплыл по кругу, как площадка карусели.
— Запивайте! — посоветовал ей Старыгин. — К настоящему, хорошо заваренному кофе потому и подают воду, что без воды этот напиток слишком ударяет в голову!
Маша торопливо запила кофе ледяной водой и тут же почувствовала необыкновенный прилив бодрости. Старыгин тоже оживился и разложил на покрытом инкрустацией столике дневник профессора Магницкого и свои записки с расшифровкой клинописных значков. Он отпил еще глоток кофе и начал расшифровывать дневник, произнося вслух каждое прочитанное слово.
«Как красива Испанская лестница весной! Чудесные азалии стекают с ее ступеней, наполняя воздух божественным ароматом…»
— Никогда не думал, что мой дедушка был поэтом! — хмыкнула Маша. — Неужели все эти предосторожности с шифром предназначались только для того, чтобы скрыть от посторонних глаз его сентиментальные римские воспоминания?
— Постойте, это только начало… — пробормотал Старыгин, выписывая перевод на отдельный листок, и продолжил:
«Странная встреча на улице Четырех Фонтанов. Этот господин С. скорее всего сумасшедший. Интересно, откуда он знает о моем происхождении?»
— Это уже немного интереснее… — Маша придвинулась к Дмитрию Алексеевичу и заглянула в дневник. Однако без помощи Старыгина клинописные значки молчали.
«Однако то, что он говорил о Древней Матери, не лишено смысла. Мадонна Леонардо, и фреска в катакомбе… сюжет, и сходная композиция… тут несомненно есть связь, особенно если принять во внимание то, что я видел в Гизе».
— Еще одно упоминание Гизы! — проговорила Маша. — Продолжайте, прошу вас!
— Дальше — какая-то странная запись, кажется, это стихи:
Три величайших тебя охраняют,
Стрелы разящие жарко роняют,
Самый высокий поделишь на шесть,
Но к чаепитью прислужники есть.
— Абсолютная бессмыслица! Не понимаю, что дедушка хотел этим сказать! — Здесь пропуск, — продолжил Старыгин. — Он снова возвращается к записям через несколько дней:
…«Господин С. излишне настойчив. Я немного подыграл ему, чтобы выяснить, как много он знает. Однако то, что мне удалось узнать…»
— Снова пропуск… — Старыгин потер глаза. — Дальше значки становятся неровными, словно тот, кто их писал, был сильно взволнован.
«Это невероятно! То, что такое возможно в наши дни… мне кажется, что я перенесся в Средние века! Эти дикие ритуалы… кажется, я сунул руку в осиное гнездо… самое ужасное, все, что говорит С., не лишено смысла. И моя кровь… кто бы мог подумать!»
— Кровь? — удивленно переспросила Маша. — Он говорит о своем аристократическом происхождении?
— Надо думать, — кивнул Старыгин. — А вот дальше: «Кровь, образ и ключ. Так вот почему я их так заинтересовал! Кровь, кровь! Сколько можно страдать из-за нее! Кто бы мог знать! Счастье еще, что они не знают того, что я видел в Гизе. Страшно подумать, что могло бы… однако именно там — спасение…»
