Наталья Александрова - Ад да Винчи
Обзор книги Наталья Александрова - Ад да Винчи
Наталья АЛЕКСАНДРОВА
АД ДА ВИНЧИ
* * *
Высокий, необычайно худой человек поднимался по Иорданской лестнице Эрмитажа. Он не обращал внимания на блистающую позолотой лепнину стен, на белизну мраморных скульптур, на величественные гранитные колонны и стройные пилястры, на парящие высоко над головой, среди пышных облаков живописного плафона, фигуры античных богов.
Его не трогала и не волновала вся эта бьющая в глаза роскошь. На лице его читалась одна страсть, одна мысль, одно непреодолимое волнение. Глаза этого человека скользили по окружающим его людям, не замечая их, и только когда ему случалось столкнуться с кем-то, нечаянно дотронуться до кого-то рукой или плечом, в этих глазах пробегало мимолетное отвращение. Надо сказать, что глаза этого человека были разного цвета — один карий, точнее густого и глубокого янтарного оттенка, другой зеленый, как морская вода в полдень. Впрочем, лицо его было скорее некрасивым, даже неприятным. Слишком узкое и худое, оно напоминало профиль на стертой от времени старинной монете.
Поднявшись стремительными, нетерпеливыми шагами по боковым маршам лестницы, мужчина свернул налево и через просторный Фельдмаршальский зал свернул в полутемный коридор, украшенный ткаными коврами-шпалерами. В несколько огромных шагов преодолев этот коридор и снова свернув налево, высокий мужчина оказался в Павильонном зале.
Миновав стройные ряды белых мраморных колонн, поддерживающих легкую галерею, не взглянув на «фонтаны слез» и пестрые мозаики пола, он пересек площадку Советской лестницы и вошел в здание Старого Эрмитажа.
Не отвлекаясь на висящие по стенам картины, он переходил из комнаты в комнату, пока не оказался в завершающем анфиладу высоком и просторном зале. Лицо посетителя переменилось. Словно короткая судорога прошла по нему. Казалось, он увидел что-то страшное, что-то ненавистное, что-то необычайное. Раздвинув толпящихся людей, он приблизился к щиту, на котором была укреплена единственная интересовавшая его картина. Сухощавый англичанин, которого странный посетитель задел плечом, пробормотал что-то недовольное, но тот и не подумал извиниться. Оператор с телевизионной камерой, сосредоточенно снимавший посетителей зала, навел объектив на незнакомца. Он же своими разными глазами впился в картину, как будто хотел сжечь ее своим взором или сам намеревался войти в нее, стать ее частью, сделаться крошечной деталью фона, легким облачком, проплывающим в синем проеме одного из полукруглых окон. Англичанин недоуменно пожал плечами и отошел.
Высокий худой мужчина с разными глазами застыл, как будто врос в паркетный пол зала. Посетители музея подходили и отходили, смотрели на картину, обменивались впечатлениями. Только он молчал и не шевелился. Когда прозвенел звонок, предупреждающий о скором закрытии музея, он даже не шелохнулся.
Зал постепенно пустел.
Служительница взглянула на часы и поднялась со своего стула.
Она подошла к застывшей напротив картины неподвижной фигуре, негромко кашлянула и проговорила:
— Музей закрывается.
Странный человек как будто проснулся от глубокого, нездорового сна. Он повернулся к служительнице и уставился на нее своими разными глазами. И глаза эти неожиданно и удивительно изменились, стали прозрачными и бесцветными, как талая вода. И такими же холодными.
Служительница, столкнувшись с этим прозрачным ледяным взглядом, побледнела и попятилась. Ей показалось, что ее сердце сковало январским холодом. Одними губами, не сводя глаз со странного посетителя, она проговорила:
— Музей закрывается.
Ничего не ответив, странный посетитель развернулся и быстрыми шагами покинул зал.
— А ты чего ждешь, Михаил? — взяв себя в руки, служительница обратилась к оператору, Музей закрывается, все разошлись.
— Сейчас-сейчас. — Полный молодой человек последний раз навел объектив на картину и зачехлил камеру. — Все равно освещение уже не то, пора закругляться, — с этими словами он, неуклюже переваливаясь, поспешил к выходу.
* * *— Михаил, ты не забыл, что завтра у тебя занят весь день? — Маша говорила, прижимая мобильник подбородком, в то же время пытаясь объехать еле ползущий впереди «Фольксваген». — Ты обещал поснимать Новую Голландию для моей передачи…
— Да-да, — отозвался приятель таким тоном, как будто его мысли были заняты чем-то совсем другим.
— Эй! — окликнула его Маша, — Ливанский, ты здесь? Я тебе что, не вовремя звоню? У тебя там что — дама сердца?
— Единственная моя дама сердца — это ты!
Просто, Машка, я тут такое снял…
— Какое — такое? Высадку инопланетян?
— Я тебе покажу.., то есть снимал-то я обычный материал, но сейчас стал его просматривать и нашел…
Машу подрезал какой-то наглый «Опель», она выругалась, вывернула руль и сквозь зубы проговорила:
— Ливанский, я тебе позже перезвоню!
* * *Александр Николаевич Лютостанский больше тридцати лет работал в Эрмитаже, и уже пятнадцать лет он был главным хранителем отдела итальянского искусства. И за все эти пятнадцать лет ни разу он не нарушил собственного неписаного правила. Каждое утро он приходил за полчаса до открытия и обходил свои сокровища. Прежде чем буйные толпы туристов заполнят эти залы, прежде чем в них зазвучат голоса на двунадесяти языках, он хотел один на один встретиться с каждой картиной, поздороваться с ней, как с близким человеком.
Александр Николаевич с достоинством поклонился невозмутимой мадонне Симоне Мартини, улыбнулся, как добрым старым знакомым, святым на двух маленьких нарядных картинах Бартолемео Капорали, дружески кивнул святому Доминику работы Боттичелли. Но самая главная встреча ждала его впереди. Хотя он видел эту картину каждый день, но до сих пор волновался перед встречей с ней, как юноша перед первым свиданием.
Толкнув высокие двери с бронзовым орнаментом, Александр Николаевич пересек просторный светлый зал.., и замер, как громом пораженный.
Ничего более чудовищного он не мог себе представить. Такое не могло привидеться почтенному хранителю даже в ночном кошмаре.
Картина была на своем месте. По-прежнему голубело за полукруглыми окнами полуденное итальянское небо, по-прежнему пробегали по нему невесомые облака и темнели вершины невысоких холмов. Нежное лицо мадонны, озаренное мягким, глубоким светом, как всегда, было любовно склонено к младенцу.
К младенцу?
То, что было на руках Мадонны, не поддавалось описанию. Это было слишком страшно, чтобы быть правдой. Слишком страшно, чтобы этому нашлось место в нашем мире. Александр Николаевич словно заглянул в ад.
Он закричал и попятился.
Закрыв глаза руками, медленно сосчитал до десяти, пытаясь успокоиться, взять себя в руки.
Этого не может быть, просто не может быть…
Наверное, ему почудилось то, что держала на своих руках мадонна. Наверное, он болен… или переутомлен.., или это просто странная игра света…
Хранитель отвел ладони от лица, осторожно, пугливо открыл глаза…
Ничего не изменилось. Перед ним было все то же адское видение.
За спиной хранителя послышались торопливые шаги.
— Кто-то кричал? — озабоченно спросила старая служительница. — Вам плохо, Александр Николаевич?
— По.., посмотрите, Вера Львовна, — хранитель вытянул руку в направлении картины. — Кажется, я схожу с ума…
Старушка надела очки, приблизилась и посмотрела на картину.
В следующую секунду она беззвучно упала в обморок.
Александр Николаевич и сам испытывал сильнейшее желание упасть в обморок. Это могло на какое-то время заслонить его от кошмара. Но он не мог себе позволить такой безответственности. Он должен был принимать решения, и делать это нужно было очень быстро. Ведь совсем скоро музей откроется, сюда хлынут посетители и увидят это.., такого хранитель никак не мог допустить.
В первую очередь он достал из связки нужный ключ и запер высокие резные двери. Затем он похлопал бесчувственную служительницу по щекам, а когда она зашевелилась и застонала, встал так, чтобы загородить от нее картину.
— Что.., что случилось? — спросила женщина слабым, дрожащим голосом.
— Вам стало плохо, — проговорил хранитель с нажимом. — Поезжайте домой, Вера Львовна, полежите. Вам засчитают сегодняшнее дежурство. Только очень вас прошу — ни с кем не обсуждайте того, что вам.., привиделось.
Он помог женщине подняться и проводил ее до второй двери зала, при этом стараясь держаться так, чтобы закрывать от нее стенд с картиной.
— И по дороге зайдите к Евгению Ивановичу, попросите, чтобы он пришел сюда.
Евгений Иванович Легов был начальником службы безопасности музея. Именно о нем Лютостанский подумал в первую же минуту, когда прошло потрясение от увиденного. Конечно, никакой милиции. Только собственными силами можно разбираться в происшествии. Милиция сразу же распустит слухи о сенсационном событии, набегут журналисты, шум поднимется на весь мир.., а отвечать за все придется ему, главному хранителю!
