Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1
Катерина молчала.
Когда изводишься от сознания собственного бессилия, хочется не наказать, а отомстить, продолжил Камень. Отомстить за все, что проделали с тобой, беспомощной жертвой. Окружающие становятся дьяволами в аду, а ты — грешником, который верит: происходящее есть судебная ошибка или даже произвол. И тем, кто приводит приговор в исполнение, мечтает отомстить — несообразно вине и чину.
Вот когда ты получишь силу и власть, вкрадчиво произнес Камень, ты сама станешь судьей. И узнаешь, сколь трудно назначить наказание по вине, а не по прихоти. И в твоем сердце появится истинная доброта. Не готовность отказаться от мести, потому что хлопотно и бесполезно. Не самоуговоры: нужно быть доброй, коли сотворена не хищником, а травоядным. Не надежда, что воздастся обидчикам на том свете сторицей. И вообще воздаяние сторицей покажется тебе чрезмерным и жестоким — а раз жестоким, то и бессмысленным. Ты ведь как никто знаешь, насколько бессмысленны издевательства над беспомощной жертвой — сама была жертвой. Жертва не сознает, что ее наказывают. Она уверена, будто ее мучают. Ты не захочешь никого мучить, я знаю. Поэтому сила по праву — твоя.
Это меня устраивает, сухо согласилась Катя. Но каковы гарантии, что я не стану такой, как Кэт — наполовину слепой, увечной, заживо сгорающей от жажды мести?
Да вся твоя жизнь тому гарантия! — расхохотался Камень. Кто, нося в душе адскую змею Кэт, не попытался бы отомстить кобелю Игорю, губастой разлучнице Гаянэ, обнаглевшему Богомолу и всем-всем-всем? Сколько ни ругала ты себя тряпкой и рохлей, а пустила же в дом Анджея, совершенно постороннего тебе неудачника. Как ни злилась на Апрель, обольстившую твоего сыночка, однако не выпроводила ее вон. А Виктор тебя же при встрече и укорил!
Я уравновешу твою доброту, Катерина, пообещал камень. Уравновешу своей силой. Есть существа, чья доброта меня бы спалила — пуфф! Есть существа, которых я бы спалил. Впрочем, без «бы». Я спалил Кэт. У нас ничего не вышло, она — порох, я — огонь. Не зря на судне закурившему возле бочек с порохом давали сорок розог. Мне нельзя было попадаться Кэт на глаза. Это все Ма. Она ошиблась, считая девчонку готовой жертвой, рохлей и доброй душой. Душа ее подопечной была как хорошо просушенный порох. Мы с Лисси погубили девчонку.
Сейчас все будет иначе! — отчаянно вскрикнул Камень. Не думай, я больше не ошибусь! Пожалуйста, Катя…
А что мне делать-то? — обреченно спросила Катерина, понимая: вот-вот влипнет почище прежнего.
Как что? Проглотить меня! — радостно ответил Камень.
Запить бы чем, подумала Катя, открыла кран, помыла Глаз Питао-Шоо сначала в горячей воде, потом в холодной — и положила на язык. Мелькнула мысль: а что, если в горле застрянет? — но Камня на языке уже не было. Он растворился, словно конфета, без остатка и даже привкуса не оставил. Теперь Катерина сама стала камнем порчи, даром трех сапотекских богов роду человеческому.
Слепой сказал: посмотрим! — прогрохотало в Катином мозгу, точно раскат грома. Если бы горы умели смеяться, они бы смеялись именно таким смехом.
* * *— Апрель, это твои штучки? — взвыл Витька, не дослушав Катиного признания. — Мам, ты спятила? Ну зачем, зачем ты это сделала? Почему ты не отнесла чертову каменюку к котлу и не швырнула в грязь?
Катерина лишь глаза опустила. Почему эта мысль не пришла ей в голову? Глаз бога-ягуара разговаривал с ней так проникновенно, так убедительно… совсем как профессиональный мошенник.
Катя, похолодев, вспомнила самые позорные, самые гнусные моменты своей жизни. Замелькали лица противных теток, при виде которых сразу становилось ясно, насколько они противные. Но гаже всего были их протяжные, напевные голоса. Голоса не просто брали за душу, а хватали ее и, вращая, будто веретено, быстро-быстро обездвиживали. В Катином воображении изо рта у теток тянулись нити липкой паутины, а их нытье «красавица, дай погадаю, вижу порчу на тебе», «вам надо непременно купить наш товар», «ваша жизнь изменится к лучшему, когда вы подпишете» обматывало Катю, забивало дыхательные пути, заклеивало глаза. И через некоторое время сама собой возникала обреченность: ну что ж, я жертва, с этим ничего не поделаешь, остается только придумать, у кого занять денег на следующий месяц, чтобы хоть как-то прожить… Или: ну, в старых сапогах я еще зиму прохожу, авось не развалятся… А может, и развалятся, но тут уж ничего не поделаешь. Или: вдруг нам эта страховка и в самом деле пригодится? Чего на свете не бывает…
Силы захотела? — ехидно спросила себя Катерина. Вот она, твоя сила, получи и распишись. Очередной хитрован влез тебе в душу без мыла. Сейчас Витька скажет: эх, мама, мама — и тебе немедленно захочется заплакать, напиться и повеситься.
— Опять, да? — с тоской и жалостью произнес Виктор. — Эх, мама, мама, говорил я тебе: если пристают — зови меня! Я б его своими руками в нганга кинул! То есть лапами. Пусть бы с тамошними чертями по душам беседовал.
Катерина смотрела в пол, изнывая от стыда и жалости к сыну. К себе она жалости не чувствовала — только отвращение.
— Сам Камень ничего не делает, — покачал головой Сабнак. — Это делаем мы, всегда мы. Носители Камня. Так что не ругай мать — она все сделала правильно.
— Вам что, тоже приходилось его глотать? — брезгливо поинтересовался Витька.
Кате не хотелось слышать утвердительного ответа, но она боялась, что другого не будет.
— Проглотивший Глаз Питао-Шоо в реальном теле потом искал бы его в канализации, — сдерживая смех, пояснил демон гнилья. — Это душа принимает Камень как часть себя, а тело выводит его… естественным путем. Не говоря уж о том, что ни с кем из нас он не разговаривал так отчетливо, как с Катериной. Видно, к Катерине он и шел.
— А сколько ему лет? — недоуменно спросил Виктор. — Небось несколько тысяч. И все это время он искал маму?
— Думаю, он не раз и не два удачно с кем-то воссоединился, — пожала плечами богиня безумия. — Никто не создает сил природы в расчете на грядущих через тысячелетия избранных. Нет, Викто́р, это фантастика.
— Как будто все, что вокруг — не фантастика, — пробурчал Витька. — Но вы меня не путайте. Я спросил тебя, Апрель, влияешь ли ты на мою мать?
— Конечно, — лучезарно улыбнулась богиня. — Меня сюда и зазвали только для того, чтобы я поддерживала нужный градус абсурда. Это моя роль. И не думай, что я от нее откажусь. Даже если бы мне и хотелось стать здравомыслящей, как ты…
— Это он-то здравомыслящий? — внезапно возмутилась Кэт. Неужто у нее имелось собственное мнение о Витькиной особе?
Впрочем, Кэт немедленно сконфузилась и замолчала. Катерина тоже промолчала, хотя ощутила острое недовольство. Почему бы ее сыну не быть здравомыслящим молодым человеком?
