Алекс Флинн - Зачарованный
— Нет.
В ее словах есть смысл.
— Хорошо, тогда тебе придется на какое-то время залечь на дно. А я отведу Филиппа к его сестре.
— Осторожно, Зиглинда, наверное, все еще преследует его. Тут могут быть шпионы.
— Не о чем беспокоиться, — успокаивает нас Филипп, — я побью их всех.
— И не сомневаюсь, особенно классно ты сработал в прошлый раз!
— Ладно, — Мэг дотрагивается до моей ладони. Ее пальцы такие мягкие, и я снова не могу поверить, что упустил ее. — Мне нужно тебе кое-что показать.
Я иду за ней. Дойдя до кофейни, она останавливается.
— Это тут.
Кафе как раз должно вот-вот открыться, и, конечно, Шон, один из ее братьев, уже там, все готовит.
— Ты вернулась, — говорит он.
— Только что.
— И кто этот босяк?
Шон показывает на принца.
— А, это? — Мэг оглядывается и радостно улыбается. — Это принц Алории Филипп Эндрю Клод. Я выхожу за него замуж.
— Да-а, конечно, — ухмыляется ее брат. — Так ты будешь работать в эту смену?
— Обойдешься. Я должна отдать Джонни его вещи, подвинься.
Она проходит мимо него и распахивает дверь в кладовку, где они держат кофе, сахар и всякое такое.
— Сюда!
— Что это?
— Твои вещи.
Я смотрю. Там от пола до потолка все заставлено обувными коробками. И не абы какими — они лимонно-зеленого цвета, на каждой изображена пальма, рядом с которой причудливым розовым шрифтом написано:
Джанни Марко из Саут-Бич
— Джанни?
— Это звучит покруче, чем Джонни.
— Ты достала мне коробки для обуви?
— Не только. Загляни внутрь.
Я вытаскиваю одну. Она тяжелая, не пустая. Открываю ее.
В ней пара босоножек. Ярко-розовая кожа с металлическим отливом. Серебристые стразы. Двенадцатисантиметровый каблук из прозрачного пластика с блеском. Мой дизайн!
— Как ты…
Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить. Мои туфли. Созданные мной туфли — прямо передо мной, они реально существуют. И это сделала Мэг — каким-то образом. Я рассматриваю их со всех сторон, снова и снова, даже встряхиваю.
Мэг переводит взгляд с обуви на Филиппа.
— Дорогой, мы с твоего позволения покинем тебя на минутку? — спрашивает она.
Филипп выглядит так, будто проглотил испорченную улитку.
— Ну, если так надо. Но ненадолго, моя ма-а-а-ленькая актиния.
Мне кажется, я замечаю, как Мэг усмехается, но когда я снова смотрю, она уже широко улыбается Филиппу. Потом дает ему обувную коробку и целует его (гэг), перед тем как сказать:
— Каждое мгновение без тебя — вечность, любовь моя. (Гэг.)
Она уходит и оставляет его пялиться на босоножки.
Я тоже не могу оторвать от них глаз, пока Мэг пытается запихнуть меня в чулан. Закрыв за нами дверь, она включает свет, и я вижу, что там еще десятки, а может, сотни обувных коробок. В них есть что-то внутри?
— Думаю, могу тебе рассказать, раз ты уже знаешь о кольце, — шепчет Мэг. — У нас есть домовые.
— Домовые? О да-а, конечно. И печенюшки-домовушки у вас тоже есть, но при чем тут обувь?
— Домовые — это эльфы, Джонни. Такие ирландские существа. Они помогают тут убирать. Помнишь, вечерами всегда был полный беспорядок, а потом наутро везде уже все сверкало.
— Эльфы?
Эльфы???
— Когда мы уходим в конце дня, они прибирают, потом пекут, ставят кофе, и все это до того, как мы приходим на работу. Им нравится хозяйничать самим.
— Эти туфли сделали эльфы?
Я еще не могу поверить в то, что держу в руке. И в то, что, наверное, находится в других коробках.
— Домовые.
— Домовые.
Но если это правда, то я могу просто продавать их. Может, у меня и не получится зарабатывать тысячи, но у нас будут деньги. Нам не надо будет волноваться. Я изучаю босоножки и вижу, что все выполнено с высочайшим мастерством. Мне не придется жениться на Викториане. Если бы я выручил за туфли хотя бы половину их стоимости, то спас бы наш бизнес.
— В общем, — говорит Мэг, — им было скучно. На выпечку каких-нибудь маффинов у домовых не уходит много времени. Они уже давно занимаются одним и тем же. И не хотят селиться в нашем доме, потому что в нем слишком много народу, а им нравится иметь свою частную жизнь. Поэтому, когда ты уехал, я все организовала так, чтобы немного увлечь их обувью. Я заказала материалы — ты можешь вернуть мне деньги из тех, которые тебе дала Викториана, — и оставила им твои эскизы. Они провернули все остальное.
Не-ве-ужасно-роятно. Мэг решила все мои проблемы и теперь собирается замуж за принца Высокомерие.
— Я не могу поверить, что домовые изготовили эти туфли. — Но на самом деле могу, во все, что угодно. — Где они сейчас?
— Домовые каждое утро прибираются. Такие вот у них правила. А сшив несколько десятков экземпляров босоножек, они стали разрабатывать маркетинговый план. Наверное, он где-то здесь. О! — Она замечает папку и передает ее мне. — Уверена, это то, что нужно. Ладно, забирай свои модели. Они будут твоим начальным капиталом.
— Но… — Я беру другую коробку. В ней туфелька лимонно-зеленого цвета с наборным каблуком и квадратной брошью на носу. Тридцать шестой размер. Классный шов. Я открываю следующую — и там та же самая босоножка, только тридцать седьмого размера. Моя мечта сбылась. Это все происходит на самом деле.
— Шон поможет тебе их вынести. А мне пора идти с Филиппом.
Филипп. Мечта застревает у меня в горле. Мэг догадалась о моей мечте и осуществила ее. А теперь ушла. С принцем.
— Может, устроим двойную свадьбу? — Она распахивает дверь. — Скучал по мне, дорогой?
— Ну конечно, моя милая зеленая мамба, — Филипп все еще держит в руках туфельку. Одну, как принц из «Золушки». — Очень симпатичная модель. Ma mere — моей маме — такие би очень понравились. Она будет сердиться за мое исчезновение. Может… подарок? У тебя есть тридцать пятый размер?
— Конечно есть. Давай я…
Я останавливаюсь. Вижу, как напротив мама открывает нашу мастерскую. И вдруг оказывается, что больше всего я хочу… к маме. Чтобы она меня утешила.
— Поможешь ему? — Я поворачиваюсь к Мэг — Мне надо к маме.
Глава 42
Лисица сказала:
— Ты можешь меня освободить.
Жар-птица и серый волкМама приветствует меня крепкими объятиями, но не успеваю я рассказать ей все о Каролине, Фарнесворте, лебедях, Филиппе и Мэг, как она говорит:
— У нас был… один необычный посетитель.
— Посетитель? Кто?
— Скорее что, — Мама достает из ящика малюсенький клочок бумаги и дает его мне. На нем написано следующее (самым мелким почерком, какой я когда-либо видел):
