Бенджамин Перси - Красная луна
Сегодня днем она встретилась в «Старбаксе» со своей подругой Стейси. Девушки прогулялись по парку, а потом, сидя на качелях и вяло отталкиваясь ногами от гравия, выпили свой кофе, который взяли навынос. Тогда как раз резко похолодало, небо затянуло серыми тучами, и солнце скрылось. Качели вокруг поскрипывали, словно на них раскачивались привидения.
— Это нечестно, — сказала Клэр, — у нас украли последние летние денечки.
Домой она вернулась с покрасневшим от холода носом. В камине трещали дрова. Мама сидела на диване, закинув ногу на ногу, а отец расхаживал по комнате взад-вперед. Появление Клэр явно прервало какой-то важный разговор. Родители оглянулись, а отец застыл с раскрытым ртом и поднятой рукой, так и не закончив предложение. Пламя в камине дернулось, но снова выровнялось, когда девушка закрыла дверь.
— В чем дело? — поинтересовалась Клэр. — Что-нибудь случилось?
Мама — стройная, хрупкая и немного угловатая; треугольное лицо обрамляют короткие седеющие волосы; в то утро на ней были джинсы и красная футболка с капюшоном, на груди — эмблема местной баскетбольной команды — оглянулась на мужа и кивнула:
— Да, случилось.
Рядом с женой отец Клэр временами смотрится несколько гротескно: высокий и грузный, постоянно в движении, вечно говорит громко, почти кричит (иногда гневно, но чаще с воодушевлением), смеется гортанным смехом. Широкие плечи, большой живот, но лицо по-детски доброе, только чуть морщинистое, словно помятая фотография, завалявшаяся на дне комода. Он плотник и работает сам на себя. К их гаражу пристроена мастерская. Пальцы у него вечно в синяках от молотка, а в волосах застревают опилки.
Помрачневший отец, запинаясь, рассказал дочери о случившемся. Три самолета подверглись сегодня нападению террористов. Один, полыхая, рухнул на пшеничное поле под Денвером. Два других приземлились в Портленде и Бостоне. Пилоты уцелели, но все пассажиры погибли. Все, кроме одного мальчишки-подростка, летевшего триста семьдесят третьим рейсом. Его личность пока не установлена. Больше никто ничего не знает.
Родители отвели Клэр в кухню, где беззвучно работал телевизор. На экране без конца прокручивали одну и ту же запись: самолет, окруженный машинами «скорой помощи» и полиции. Внизу бегущая строка: «Авиаперелеты по всей стране отменены. Власти подозревают, что во всем виновата террористическая организация ликанов. Президент пообещал срочно принять самые жесткие меры».
Мама и папа внимательно вглядывались в ее лицо и ждали реакции.
Клэр понимала: все это ужасно. Но катастрофа казалась ей такой далекой и ненастоящей, словно фильм или чужой ночной кошмар. Трудно было это прочувствовать. Она только и могла, что сказать: «Какой ужас!» — словно актриса, повторяющая заученную реплику. У отца посуровело лицо. Как в тот раз, когда она не захотела навещать бабушку в доме престарелых. Он еще тогда обозвал ее черствой и назвал типичным бездушным подростком. Как же Клэр на него за это разозлилась.
И сейчас отец думал точно так же, она видела. Шея девушки покрылась красными пятнами.
— Ну чего ты так переживаешь? — спросила она. — То есть я, конечно, понимаю: это ужасно, столько людей погибло, но ты так реагируешь, будто сам их случайно убил.
Родители обменялись странными многозначительными взглядами.
Клэр поднялась в свою комнату и не выходила весь день. Только один раз выскользнула на лестницу и прокричала матери, свесившись через перила:
— Ужин-то сегодня будет или как?
Мама едва слышно ответила, что ей не до еды.
В кухне надрывался телевизор, но время от времени он замолкал, и снизу доносился голос отца, который что-то отрывисто говорил в телефонную трубку.
Совсем недавно папа заходил к Клэр. Обычно он просто заглядывает в комнату и произносит: «Привет-привет», но в этот раз постучал.
— Что такое? — спросила она, приоткрыв дверь и не отпуская ручку.
Отец шагнул было в комнату, но потом снова отступил, откашлялся и спросил разрешения войти. У него явно было что-то на уме.
Клэр со вздохом плюхнулась на кровать, а он в нерешительности потоптался вокруг и наконец тоже уселся рядом. Матрас под ним прогнулся, и Клэр съехала прямо отцу под бок. Папа задумчиво покрутил в руках белый конверт, а потом отдал его дочери:
— Возьми.
— Что это?
— Видишь ли, Клэр. Неизвестно, какие будут последствия. Может, ничего страшного и не случится. Но в случае чего — открой этот конверт.
— Какие страсти, — сказала она, вздыхая.
Небрежно брошенный конверт опустился на стол, как подбитая птица. Отец не отрывал от него взгляд, а вот на дочь совсем не смотрел. Клэр заметила у него над ухом стружку и сняла ее, а он лишь рассеянно дотронулся до волос.
— Пап?
— Да?
Ну какие, интересно, могут быть последствия для их семьи? Если уж что-то где-то и случится, то точно не с ними. Ну кому они мешают? Они же такие обыкновенные и скучные, живут в богом забытой глуши, никому не делают ничего плохого.
— Пап, ты что имеешь в виду? Неужели думаешь, что всех ликанов решат посадить в тюрьму? Но мы же не виноваты в действиях террористов.
Отец посмотрел на раскрытые ладони, словно там в изогнутых линиях крылся ответ.
— Ты не все знаешь, девочка.
— В смысле?
Он грустно улыбнулся, обнял дочь одной рукой и притянул к себе. От него пахло свежими стружками и таким знакомым одеколоном.
— Наверное, я зря волнуюсь. Но лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Говард? — послышался внизу мамин голос. — У тебя телефон звонит.
— Да. Иду.
Он встал, и пружины в матрасе облегченно взвизгнули. Потом подошел к столу и постучал по конверту загрубевшим пальцем.
— Уважишь старика?
— Ладно уж.
И вот теперь Клэр откладывает в сторону рекламные проспекты, поджимает губы, берет конверт кончиками пальцев и взвешивает его на ладони. Может быть, там деньги? Или письмо? Или и то и другое? Открыть сейчас? А если не сейчас, то когда? Как ей узнать?
Девушка и не подозревает, что происходит в тот миг за окном. К их дому подъезжают машины: бронированные грузовики, черные седаны с правительственными номерами. Фары не горят. Ее семья живет почти в самом лесу, вокруг каждого дома — участок в пол-акра, и нет ни фонарей, ни тротуара. Автомобили тихонько останавливаются. Распахиваются двери. Клэр не слышит ничего: ни топота сапог, ни клацанья заряженных винтовок. Все звуки заглушает снегопад, укутавший ночь белым саваном.
Клэр ничего не знает о Высоком Человеке, который стоит возле черного «линкольна». На нем строгий черный костюм с галстуком; голова у него лысая и гладкая, как мрамор; снежинки падают на нее и тают, капли стекают по его лицу. Клэр не знает, что Высокий Человек засунул руки в карманы и едва заметно улыбается.
Клэр не знает, что папа и мама сидят за кухонным столом и пьют из бутылки мерло. Они держатся за руки. Или даже не держатся — изо всех сил сжимают ладони друг друга, чтобы хоть как-то приободриться. А по телевизору показывают новости, и президент говорит о «хорошо спланированной террористической атаке, ударе, нанесенном в самое сердце американского народа».
Клэр не знает, что, когда, слетая с петель, распахивается входная дверь, отец держит в руках пульт от телевизора. Длинный черный пульт, который легко принять за пистолет.
Клэр не знает, что папа вскакивает, опрокинув стул; кричит: «Нет!» — и размахивает этим самым пультом, наступая на людей, вбегающих в дом из черной ночи. Вокруг них мокрыми бумажными обрывками кружится снег.
А потом Клэр слышит грохот, крики и выстрелы и понимает: нужно немедленно бежать.
Она редко трансформируется: делала это всего несколько раз в жизни. Во-первых, за трансформацию можно угодить в тюрьму, а во-вторых, превращаться ей совершенно не нравится. Сменив облик, Клэр ощущает себя такой чужой, гротескно чужой. А еще после трансформации остаются синяки и несколько дней все тело ломит. Как у детей, которые вдруг начинают расти слишком быстро и плачут по ночам от боли. Но родители время от времени заставляли дочь трансформироваться, специально для этого возили ее в Канаду. Такие поездки назывались в их семье «прогулки на полнолуние».
Теперь она чует чужаков: запах дезодоранта, крема после бритья, сигарет и жвачки. Запах оружейной смазки. Серный запах, остающийся после стрельбы. Клэр слышит учащенное дыхание незнакомцев. Доносящиеся из разных уголков дома выкрики: «Все чисто!» Топот сапог на лестнице. Они бегут сюда.
Кожа начинает жутко зудеть, будто девушку искусал пчелиный рой, появляется шерсть. Десны уходят вниз, клацают зубы, которые пока не умещаются во рту. Кости вытягиваются и сгибаются. Она издает дикий крик боли, словно женщина при родах: из одного тела сейчас рождается другое. Клэр всегда плачет в этот момент. Кровавыми слезами. А сейчас она плачет не только от боли, в это мгновение ее жизнь бесповоротно изменилась.
