Светлана Полякова - Служители зла
Он снова дотронулся до кольца, снова открылись глаза, снова — вспышка изумрудного блеска… Преодолев снова родившийся в глубине страх, Игорь открыл дверь. Дверь тихо скрипнула, точно кто-то вздохнул за его спиной или едва слышно простонал. Пройдя по длинному коридору, освещенному только подсвечниками, он оказался в самом обычном пустом баре. Стилизованном под старину — в углу даже торчали доспехи, как и положено стилизации под какой-нибудь древний Камелот, соответствующий представлениям некоего толстосума, которому иногда хочется вообразить себя королем Артуром… Доспехи радовали взор новизной и блеском. Но еще больше порадовало содержимое бара — Игорь даже рассмеялся. «Сюда бы моих приятелей, — подумал он. — Экое богатство и — без привычной охраны… Бери что хочешь. Бармена нет. И никого нет, только круглые столы, чтоб каждый мог повоображать себя Артуром. Только пустая сцена, на которой по-хорошему должна появиться Мэрилин Монро, по меньшей мере, или ее заменитель — крашеная блондиночка с идеальной фигуркой, из ближайшего райцентра…»
Он взобрался на сцену и шутливо пропел:
— Ай вона би лав фор ю… тьфу, жалость какая, слов не помню… Ну и фиг с ними, со словами… Есть тут занятия поинтереснее.
Подойдя к бару, он достал сверху слегка запыленную бутылку с изображением черного быка и рассмеялся. Подмигнув доспехам, пробормотал:
— Неплохое название, а? Черный бык Аранхуэзский… Сроду не пил винцо с таким названием. Будешь?
— …спроси еще у Баньши, может быть, сообразите на троих?
На сей раз детский голос звучал угрюмо.
— Ну, не с тобой же, — усмехнулся Игорь. — С детьми пить нельзя.
— Не то страшно, что ты предлагаешь теням выпить за твое здоровье, — проговорил невидимый ребенок. — Страшно, если они ответят на твое приглашение…
— Я и теней-то тут не вижу, — парировал Игорь. — Даже твоя тень от меня ускользает…
Он махнул рукой, откупорил бутылку, поискал глазами бокал или стакан, но в этом месте стаканов и бокалов почему-то не было.
— Странно, все есть, кроме этого, — покачал он головой. И отхлебнул красную жидкость, пахнущую травой и еще чем-то неуловимым, слегка напоминающим кровь…
Перед глазами все поплыло, ему показалось, что доспехи стали на минуту живыми, потому что слегка покачнулись вместе с окружающим пространством, а потом на сцене вспыхнул свет, и он услышал вдруг приглушенные голоса, а потом кто-то захлопал, и на сцене появилась какая-то девушка, похожая на Ритку, только одета она была в черное, глухо закрытое платье, свои непокорные завитки умудрилась уложить в странную прическу а-ля Средневековье, и что особенно его удивило, так это отсутствие косметики на ее лице. Девушка взяла микрофон и слегка поклонилась. «Кажется, она собирается петь, — подумал он и глупо хихикнул. — Наверняка она будет петь именно это. Ай вона би лав фор ю…» Он хотел крикнуть ей: «Браво, ты неподражаема», но язык отказывался, слушаться, голова кружилась, все плыло…
— Сепер те море, Белле долль мио, — запела она неожиданно высоким, чистым, глубоким контральто, и он даже попытался встать, но снова упал на высокий стул, удивляясь этой тяжести в теле.
А девушка продолжала петь про то, что, когда она умрет, милый друг, ее любовь останется с ним, она не отпустит его, пребудет с ним вечно, всегда, никогда его не оставит, никогда…
— Nevermore…
Она выглядела очень странно — точно ее внешняя оболочка не совпадала с тем, что было у нее внутри. Кукольная внешность. Игорь даже назвал бы ее Барби, и в то же время он не мог оторвать от нее глаз, пытаясь разгадать ее загадку, и она тоже смотрела на него, уже закончив петь, только губы все еще шептали — тихо, едва слышно, он пытался услышать что — и не мог.
Словно поняв это, она спустилась с эстрады, и теперь ее лицо было совсем близко.
— And my soul from out that shadow that lies floating on the floor. Shall be lifted — nevermore! — прошептала она. — И душой из этой тени не взлечу я с этих пор. Никогда, о, nevermore!
Он хотел протянуть к ней руки, сказать, что это не так, из любой тени можно взлететь, но — что-то произошло.
Девушка в испуге оглянулась, быстро отпрянула от него, и он увидел там, у входа в это чертово кафе, высокую темную фигуру.
Не надо было вглядываться — он и так узнал уже эту сутуловатую спину, эту надменную и одновременно заискивающую улыбку и холодный блеск глаз, прикрытых стеклами очков.
Он теперь знал, как его зовут.
Юлиан.
Он поднялся, сделал к нему шаг, но в это время точно кто-то толкнул его в грудь, он упал и…
Проснулся.
Утро только начиналось, и в неярком рассеянном свете, еще находясь на грани яви и сна, показалось ему, что эти жуткие пухлощекие ангелочки смотрят на него чересчур пристально и зло.
Ему даже показалось, что один из них слегка пошевелился, пухлые губы раздвинулись в улыбке, сверкнули зубы — он так явственно увидел два клыка, что ему захотелось закричать.
— Я схожу с ума?
Ангелочек рассмеялся — Игорь был готов поклясться, что он слышит этот смех, ему не мерещится!
Молитва…
Он напрягся, пытаясь вспомнить хотя бы несколько слов молитвы, но что-то произошло с ним, слова молитвы пропадали, тонули в сознании.
— Я знаю, — прошептал он. — Я… Я просто не помню, но…
Он стал вспоминать.
— Отче наш, — начал он робко и неуверенно и запнулся. Слова прятались от него на самое донышко сознания, уходили дальше, чтобы Игорь не мог поймать их, расслышать, почувствовать, а страх, наоборот, становился все сильнее и могущественнее, парализуя волю, — и тем это было тяжелее, чем больше Игорь не мог понять причины возникновения этого страха. Ведь все было нормально, он ощущал себя в этой пустой комнате, где уютно горел в углу ночник в виде сказочной бабочки, и… Только эти ангелы.
— Иже еси на небесех, — всплыла следующая фраза, а дальше слова поплыли друг за другом, складываясь в неслышную музыку там, внутри, освобождая его понемногу, по капельке, от тяжелых липких оков страха, позволяя ровнее дышать.
— Да святится имя твое, — шептал Игорь, все спокойнее, увереннее, и, когда он дошел до последних слов «но избави нас от лукавого», он окончательно проснулся, ангелочки обрели свой нормальный пошлый вид, а в комнату, разрушая все наваждения и страхи, ворвался солнечный луч.
Дышать еще было тяжело, и он даже не сразу осознал, что уже пересек границу между сном и явью, ибо первое, что он увидел, — это ночник-бабочка и брошенная рядом с кроватью книга, которую пытался прочесть вчера. На ней было тисненым золотом означено по-латыни, что «родственные вещи держатся друг друга» но он уже не спал, и душа его была свободна. Он стал собой. И теперь все выглядело иначе — даже чертовы ангелочки, хоть по-прежнему и были неприятны видом, стали обычными, дешевыми подделками под ренессанс.
