Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк
– Подожди, – Витька тоже встал. – Маша, давай поговорим.
Он был очень хорош и походил на артиста Домогарова в молодости. Мужественное, породистое лицо. Чувственные губы, выразительные карие глаза, спортивная фигура…
Я вздохнула:
– О чем мы будем говорить?
– О нас с тобой, – Витька приблизился и положил мне руки на плечи. – Для кого ты себя бережешь?
– Кто тебе сказал, что берегу? Пусти. Да пусти же!
– Нет уж. Скажу все, что думаю, потом отпущу. Не бережешь, значит? Можно вопрос: ты что, девственница?
– Не твое дело, – я попыталась вырваться, но Витька держал крепко.
– Нет, мое. Ты динамишь меня уже больше месяца. Не даешь, я скоро от спермотоксикоза загнусь.
– Обратись к врачу. А лучше, – я кивнула на дверь спальни, – присоединяйся. Ее вполне хватит на двоих.
– Перестань меня оскорблять. Думаешь, не знаю, чего ты добиваешься?
– Чего же? – Мне стало вдруг интересно.
– Так замуж не выходят, девочка. Этот трюк работает на инфантильных прыщавых недоносках. Со мной он попросту не пройдет.
– Кретин! Ты думаешь, я мечтаю за тебя замуж?
– А то нет? В двадцать лет корчить из себя целку, ради чего же еще?
– А ну отпусти! Отпусти, я сказала! – Я почувствовала, что сейчас разревусь.
– Никуда ты не пойдешь, – Витькино мужественное, породистое лицо исказилось и стало жестоким. – Хватит, надоело. А ну пошли!
– Витя, прекрати, – я попыталась взять себя в руки. – Пожалуйста. Я не хочу.
– Не хочешь?! Так захочешь, – он внезапно грубо рванул меня за предплечье. С треском разорвалась шелковая кофточка, я вскрикнула от неожиданности. В следующую секунду он притянул меня к себе и, удерживая одной рукой, другой стиснул грудь.
– Дрянь! – Я наотмашь хлестнула его по лицу.
Витька рванул на мне лифчик.
– Сучка…
Что было сил я ударила его коленкой в пах, и он, задохнувшись болью, отпрянул.
Я кинулась в прихожую, сорвала с вешалки пальто и метнулась к входной двери.
– Маша, подожди! – истошно заорал из гостиной Витька. – Маша!..
Я справилась с замком, вылетела на лестницу и с грохотом захлопнула за собой дверь. Через минуту, на ходу застегивая непослушными пальцами пуговицы пальто, я уже бежала по пустынному переулку к метро.
Сумочка с деньгами и документами осталась в покинутой квартире, мелочи в кармане едва хватило на проезд. Уже за полночь, а мне еще пилить через всю Москву. Было горько, противно и мерзостно.
До Свиблово я добралась во втором часу ночи.
Предстояло еще пробраться через недостроенный рыночек, поганенькое местечко, где то ли крысы стаями атакуют бродячих собак, то ли наоборот. Темно, погано, слякотно, не говоря об амбре. Надо же было назвать это место улицей Амундсена. Полярник от омерзения бы загнулся, окажись он здесь на секундочку.
И посередине всей этой роскоши – я. Образец виктимного поведения. Пока еще живая иллюстрация к лекции Стрекозла.
Палатки стояли в два ряда сплошными черными стенами, лишь в одной теплился огонек света. Почему-то этот свет пугал больше, чем темнота.
Я увидела человеческую фигуру, когда уже почти преодолела рыночек. Смутная тень метнулась передо мной в неверном свете чудом уцелевшего фонаря, на секунду застыла и шарахнулась прочь. Я тоже шарахнулась, меня враз пробил озноб, сердце зашлось от испуга. Я постояла на месте, пытаясь его преодолеть и унять дрожь. Затем робко двинулась вперед. До конца огораживающего рыночек забора оставалось не больше десяти шагов, когда тень появилась вновь. Я едва не закричала от страха, когда она материализовалась в человеческую фигуру. В следующий момент фигура шагнула ко мне, и страх превратился в ужас. А еще через мгновение я узнала этого человека.
Обеденный перерыв начался с долгожданного сюрприза. Из отделения аналитической разведки позвонили и скромно сообщили: «Нашли вашего маньяка. В Интернете. Разрешите представить материалы?»
Марина разрешила.
Молоденький инспектор по особым поручениям едва не подпрыгивал от возбуждения. Группа аналитиков просканировала Интернет анализатором неупорядоченной текстовой информации. В результате был выявлен любительский сайт, где на одной из страниц перечислялись фамилии жертв по делам, которые вела Марина. И не просто перечислялись, а с датами и подробностями совершенных преступлений. Марина просмотрела распечатку и задумалась. Первое, что пришло в голову: маньяк вел дневник. Однако поспешных решений она старалась избегать.
– По личности пользователя что-нибудь есть?
– Все есть! Фамилия, имя, место учебы. Записи были защищены, Марина Львовна, их пришлось вскрыть. Там такое! За одно это надо в институт Сербского сдавать. Он же полный псих.
Полный псих Дмитрий Аистов учился не где-нибудь, а в РАПе, Российской академии правосудия. Дела это, впрочем, не меняло, и Марина велела трубить общий сбор следственно-оперативной бригады.
– Правовых оснований для задержания гражданина Аистова у нас нет, – сказала Марина, едва оперативники собрались, – но медлить, тем не менее, нельзя. Вот повестка: Аистов приглашается для беседы. Его необходимо разыскать и доставить, прямо сейчас. Далее: мне понадобится его личное дело из Академии правосудия и медицинская карта. Задача ясна? Приступайте.
Отправив группу, Марина принялась изучать распечатку. В деле, которое она вела, фигурировали четыре жертвы – Бестужева, Довгарь, Иванова и Коломиец. А в списке Аистова оказалось семь фамилий. Тренированная память следователя подсказала: где-то она видела полный перечень. Только где?
Личное дело Дмитрия Аистова принесли, прежде чем Марине удалось вспомнить.
Аистов поступил в РАП по квоте для инвалидов. Школу окончил с золотой медалью. Мать – пенсионер по инвалидности, наследственное у них, что ли? Отец неизвестен. Аттестационный тест: на вопрос-парадокс «Я необязательно говорю только правду» дал уклончивый ответ «может быть». На вопрос-предположение «Я испытываю постоянное желание заняться сексом с женщиной» откровенный ответ «да». Ого! Интересно, каким видом секса постоянно хочет заняться инвалид Дмитрий Аистов? И с кем?
Позвонили с поста, и вскоре в кабинет втолкнули самого Аистова. Не сказать чтобы он выглядел совсем убогим, но двигался неуверенно. И смотрел отрешенно.
Марина начала разговор издалека: дом, семья, нравится ли учиться, кем видит себя в будущем. Аистов отвечал неохотно, сидел, нахохлившись, зажав руки между коленями.
Он казался жалким, но Марина внезапно заметила, что парень искрит. Она вгляделась. От волос Аистова прыскали в биополе стрелки, но не голубые, как у ведуний, и не багровые, как у матерых колдунов, а темно-синие, почти фиолетовые. Подобного цвета Марине видеть не приходилось.
Вернулся пожилой сыскарь. Постоял, послушал. Недовольно поморщился – в оперативной работе он привык к жестким методам допроса. Шагнул к столу, схватил распечатку, рванул Аистова за ворот и сунул листки ему под нос.
– Ты где взял список?! – заорал он так, что Марина вздрогнула. – Откуда у тебя фамилии убитых?! Отвечать! Ну!
Аистов откинул голову и, моргая, смотрел на сыскаря. В его глазах не было страха – только недоумение и растерянность.
– П-почему убитых? И… к-как это г-где взял? Я их… Я их придумал.
В этот момент Марина с изумлением увидела, как над затылком Дмитрия, взметнувшись яростным огнем, невиданной призрачной короной заполыхало лиловое пламя биополя.
В детстве я мечтал стать художником. Мне очень нравилось рисовать портреты, я самозабвенно наносил на бумагу физиономии сверстников и таял от похвал: «ах, как похоже» и «у мальчика несомненный талант». Это продолжалось до тех пор, пока мои работы не упросили посмотреть модного в то время портретиста. Его приговор прозвучал весьма лаконично. «Мазня», – обронил маэстро, окинув старательно разложенные на столе акварели и сангины небрежным взглядом.
Для меня это был удар. Я больше не прикасался к кисти, но привязанность к портретам осталась. Я рисую их до сих пор. Только не художественные, а психологические. И в этом занятии дам фору кому угодно. Я составляю психологические портреты таких же, как я. Выходит просто замечательно, ведь материал я знаю досконально. И особенно хорошо у меня получается автопортрет. Думаю, что он непременно станет музейным экспонатом, так же, как и дневник. Автопортрет серийного преступника Макорина В. А., каково? Надеюсь, специалисты еще восхитятся тем, насколько тонко, изящно и профессионально он составлен. И тем, насколько тупы работающие в следственных органах идиоты, не способные разглядеть за автопортретом меня самого.
