Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
Но время шло, а ничего не менялось. Единственным его приобретением стали мешки под глазами.
Теперь перед ним лился сверкающий поток машин с сотнями уверенных в завтрашнем дне людей, преграждая путь к спокойствию и определенности.
Он не стал тем, кем мечтал стать, кем обещал себе стать.
А молодость уже прошла.
Куда теперь? Комната сегодня покажется тюрьмой. Не поможет даже марихуана. Он хочет, нет, ему нужен кто-то. Хотя бы на один вечер. Хотя бы для того, чтобы увидеть отражение собственной красоты в чужих глазах. Пусть ему льстят, кормят, поят вином Даже если это будет богатый уродливый Квазимодо. Надо отвлечься!
Добыча оказалась настолько легкой, что неприятный эпизод в фойе отеля мгновенно был забыт. Тип лет пятидесяти пяти, одет со вкусом: ботинки от Гуччи, стильное пальто. Одним словом, качественный.
Гевин стоял у дверей крохотного кинотеатра, время от времени без интереса поглядывая на экран. Показывали один из ранних фильмов Трюффо. Неожиданно он ощутил на себе ищущий взор. Гевин обернулся.
Прямой взгляд чуть не спугнул того типа. Парень уже собрался сбежать, но тут, как бы передумав, пробормотал что-то себе под нос, остановился и продолжил довольно неубедительно демонстрировать интерес к фильму. Правила игры, похоже, были ему мало знакомы.
«Новичок», — подумал Гевин.
Гевин машинально полез в карман за сигаретой. Отсветы пламени позолотили его щеки: он знал, что выглядит очень эффектно. Еще один взгляд на клиента, и тот уже не отводил глаз.
Стряхивая пепел, Гевин рассеянно выронил сигарету. Такой удачи не было уже давно, и теперь он был очень собой доволен. Безошибочное узнавание потенциального клиента, неясные отблески желания в глазах и на губах, легко переходящие в случае неудачи в невинное выражение дружелюбия. Все вышло просто замечательно.
Здесь-то ошибки уж точно быть не могло. Тип, как заговоренный, не спускал с Гевина глаз. Рот его чуть приоткрылся. Он глядел, не в состоянии сказать ни слова. Ничего особенного, хотя далеко не урод. Загорелый — наверняка вернулся из-за границы. Хотя он, без сомнений, англичанин: об этом свидетельствовала его нерешительность.
Против обыкновения Гевин сам сделал первый шаг.
— Любите французское кино?
На лице мужчины отразилось облегчение от того, что стена молчания наконец разрушена.
— Да.
— Войдем?
Предложение его немного озадачило.
— Я… мне что-то не хочется.
— Холодно…
— Да.
— Я хочу сказать, холодно стоять здесь.
— Да, это — правда!
Клиент готов!
— Может… выпьем чего-нибудь?
— Почему бы нет! — улыбнулся Гевин.
— Я живу здесь недалеко.
— Идем.
— Мне стало тоскливо одному…
— Мне знакомо это чувство.
Теперь улыбнулся незнакомец.
— Вас зовут?..
— Гевин.
Мужчина протянул руку в перчатке. Очень формально, по-деловому. Пожатие оказалось сильным — никаких следов недавней неуверенности.
— А я — Кеннет, — сказал он. — Кен Рейнольдс.
— Кен.
— Может, уберемся отсюда поскорее?
— Да, конечно.
— Это совсем близко.
Теплая волна воздуха ударила в них, когда Кеннет открыл двери своей квартиры. От подъема на третий этаж у Гевина перехватило дыхание, но Рейнольдс чувствовал себя отлично. Наверное, следит за здоровьем. Чем занимается? Рукопожатие, кожаные перчатки. Может быть, чиновник?
— Входи, входи.
Да, здесь пахло деньгами. Ворсистый ковер мгновенно поглотил их шаги. Прихожая была почти пуста. Календарь на стене, маленький телефонный столик, стопка справочников, вешалка. И все.
— Здесь потеплее.
Кен сбросил пальто и, не снимая перчаток, повел Гевина в гостиную.
— Сними куртку, — сказал, он.
— Ах, да… конечно.
Гевин разделся, и Рейнольдс исчез с его курткой в темной прихожей. Вернувшись, он принялся снимать перчатки, что давалось ему не очень легко. Парень явно нервничал, даже на своей территории. Обычно это проходит, как только двери закрываются изнутри, но не у этого типа. Он казался воплощением тревоги.
— Принести что-нибудь выпить?
— Да, это было бы здорово.
— Чем предпочитаешь травиться?
— Водкой.
— Даже так! Что-нибудь к ней?
— Разве что каплю воды.
— О, да ты пурист.
Гевин не совсем понял, что ему хотят сказать.
— Да, — ответил он.
— Позволь мне исчезнуть на минуту — я схожу за льдом.
— Без проблем.
Кен бросил перчатки на кресло у двери и вышел.
Комната эта, как и прихожая, была удушающе жарко натоплена, но не выглядела уютно и тем более гостеприимно. Где бы он ни работал, Рейнольдс явно был коллекционером: все стены и полки заполняли разные антикварные вещицы. Мебели очень мало, а та, что имелась, выглядела странно: например, кресло из металлических конструкций.
Возможно, он был университетским преподавателем, хранителем музея или каким-нибудь ученым По крайней мере такая комната не могла принадлежать биржевому брокеру.
Гевин мало понимал в искусстве и еще меньше — в истории, и эти предметы не говорили ему ничего. Но он принялся их рассматривать — просто чтобы показать хозяину, который наверняка спросит его о своих игрушках, свою заинтересованность. Коллекция была бестолковая: глиняные черепки, осколки античных скульптур и ничего целого — сплошные обломки. В некоторых фрагментах еще угадывались прежние формы, хотя краски давно потускнели. Иногда удавалось различить человеческие очертания: торс, ногу (между прочим, со всеми пятью пальцами), стертое временем лицо — уже не мужчина и не женщина. Гевин подавил зевок. Жара, глупые экспонаты и мысли об ожидающей его постели усыпляли.
Он переключил внимание на стены. Там имелись более выразительные штуки, чем хлам на полках, но тоже ничего целого. Непонятно, чем привлекают такие обломки. Каменные барельефы так испещрены многочисленными выбоинами и царапинами, что изображенные на них люди казались прокаженными, а латинские надписи почти невозможно разобрать. Ничего красивого быть здесь не могло — эти вещи слишком дряхлые для красоты. Гевина охватило чувство брезгливости, будто он прикоснулся к чему-то заразному.
Лишь один предмет заинтересовал его по-настоящему: каменное надгробие или что-то вроде того, больше других барельефов и в чуть лучшем состоянии. На нем был изображен всадник с мечом в руке, возвышающийся над поверженным обезглавленным противником Под изображением — несколько слов на латыни. Передние ноги лошади отбиты, каменная окантовка беспощадно обезображена временем. Но в этом был некий смысл. На грубо вырубленном лице проступали неясные черты — длинный нос, широкий рот. Личность!
