Райдо Витич - Чудес не бывает
Конечно, зачем ему трусливая предательница? Лгунья, уродина, никчемная девчонка, возомнившая себя Бог знает кем! На что она надеялась? Вспомнить только ее поведение, когда шел бой — кому нужна такая, что кроме презрения она может заслуживать?
Она помогала людям, лечила и даже вылечивала, но себя излечить ни от страха, ни от неуверенности не может. Она помогала обретать уверенность в себе и собственных силах, но разве от этого она была уверенна в себе? Ее считали умной, но разве она умна? Считали сильной — а она сильная? И куда все делось? Где прозорливость, где рассудочность, терпение, вера, в конце концов, в себя, в лучшее? Она не подводила ее и в самый трудный тяжкий час, но сейчас осыпалась и растворилась, вновь высвободила ту испуганную девочку, что бежала по лесу, не зная куда, не зная зачем. Спасалась? К чему, если никому неважно жива она или нет, если она никому не нужна и незачем, по большому счету, не то, что бежать — жить, потому что не к чему стремиться.
Как просто, как легко учить других, видеть то, что не видят они, когда это не касалось ее и, как трудно научиться чему-то самой, видеть себя какая есть, мириться со своей низостью, страхами, открыто посмотреть на себя и признаться — да, я не идеал, я хуже любого монстра.
Исвильда остро ощутила свою ущербность, и пожалела, что осталась жива тогда. От чего спасалась, бежала, надеялась, верила, берегла себя для единственного, но самого близкого и дорогого, кто не оттолкнет, поймет и примет ее какая она есть.
Мечта — выше звезд. Недосягаемая как светило. Потому что тот, кто нужен Исвильде больше жизни. Тот, кому она готова отдать себя всю без остатка — идеален, прекрасен в гневе любви и бою, и не ей низкой, глупой лгунье мечтать о нем, не ей греться в кругу его рук, не ей слушать его мысли и стук сердца. Она не достойна его. И ничего не изменишь, как не повернешь время вспять.
Тихий всхлип девушки достиг ушей Орри, и того подкинуло. Плачь девушки слышать, было для него хуже, чем прижигать открытую рану каленым железом. Но отчего Исвильда плачет?
Грубиян! Он обидел ее, оскорбил?
Оррик подошел к постели, навис над закутанной с головой девушкой и вновь услышал приглушенный всхлип. Плечи девушки вздрагивали, но плач был еле различим — она глушила его, не смея беспокоить Орри, и тем лишала его возможности уйти, сделать вид, что он не слышит.
— Исвильда, — позвал тихо мужчина. Плачь прекратился. — Что случилось? Минута тишины и шепот из-под одеяла:
— Ничего.
Оррик сел на постель и мягко развернул девушку к себе. Заплаканное лицо стало последней каплей в чаше его самообладания.
— Ты испугалась? Я обидел тебя? Тебе плохо? Не молчи, поговори со мной. Скажи, что тебя тревожит? Чем я могу помочь тебе?
— Я… совсем не нужна тебе, да? — прошептала, с грустью глядя на него, и сморщилась, разрыдавшись, прикрыла лицо рукой, чтоб не видеть приговор в его глазах.
— Исвильда…
Он и думать не мог, что милая девочка, его мечта, его Мадонна нуждается в нем не только как в защитнике и опекуне. И кто бы удержался после этого от счастья прикоснуться к своей любимой — любящей.
— Ты нужна мне… — прошептал, отнимая ее руку от лица и, сказал, глядя в чудесные глаза, что были засланы слезами из-за него. — Я живу тобой. Я помню каждый миг того благословенного дня, когда судьба познакомила меня с тобой велением Лемзи. Помню платье что было на тебе, помню твой смех и улыбку. Помню, как солнце золотило твои волосы, как ветер играл локонами. Помню каждый жест, каждый поворот головы, каждое слово. Как ты рассердилась на Максимильяна, отобравшего у тебя какую-то безделушку и погналась за ним, как смотрела на Лемзи, рассказывающего о своем последнем походе, как обнимала отца, сидящего у камина. Как помогала накрывать на стол матери и подавала мне блюдо с пирогами.
Слезы Исвильды высохли сами собой, зрачки стали огромными от удивления:
— Ты помнишь ту капризную гордячку, что приняла тебя за угрюмого дурочка?
Орри улыбнулся:
— Именно таковым я и был. Мне не хватило смелости признаться ни Лезми, ни себе, что я сражен тобой.
— Но сейчас все изменилось? — в глазах девушки зажглась надежда и Орри помрачнел. Понимая, что должен убить мечту.
— Нет. Я по-прежнему ничего не могу тебе предложить.
— В этом суть? Но мне…
Оррик склонился над девушкой, прижав палец к ее губам, и с болью заметил:
— Ты дитя, тебе лететь за облака и жить в чудесном мире мечты, где нет боли и грязи. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, но ничего кроме верности и собственной жизни дать тебе не могу.
— Как я.
— Нет, ты уже дала мне то, о чем я мечтать не смел.
Исвильда задумалась и сообщала, решив, что дело лишь в этом:
— У меня есть деньги. Вернее драгоценности, что можно продать. Нам хватит, чтоб безбедно прожить жизнь и вырастить детей.
Оррик зажмурился, сжав зубы: ему готовы отдать весь мир, а он болван не достоин и крупицы того счастья! И как легко сказать «да», ведь он мечтал о том, грезил как горячечный больной, и промолчать о позорной женитьбе, о своем бесчестии и падении, тихо, тайно провернуть дело с разводом… Но как подло! Лучше пусть будет больно ему, но он обязан сказать «нет», должен быть честен перед ней…
— Я… женат… — прошептал, давясь признанием, и приготовился увидеть упрек и разочарование в глазах Исвильды.
И безмерно удивился, увидев, как та повеселела, рассмеялась вскочив.
— Ну, вот что мессир, женатый мужчина… — `я ваша жена', - хотела признаться, но вдруг испугалась, что Орри не поймет ее ложь, рассердиться на обман и шантаж, что она устроила. Спадет очарование этих минут близости и тонкая ниточка надежды, что протянула мостик меж двух сердец, порвется. И тому виной будет ее позорное малодушие и ложь.
Девушка смолкла, но отступать не хотела. Приблизилась к Орри и, заглянув в глаза, попросила:
— Не оставляйте меня мессир, не уходите, прошу.
Лицо мужчины дрогнуло при виде желанной женщины, что щедро дарила ему себя, ничего не требуя в замен. Трогательное лицо, припухшие губы, изгиб шеи, обнаженные плечи и в смущении прижатая к груди простыня. Но не преграда.
Рука мужчины сама отодвинула ее, нежно, осторожно, обнажая грудь, живот девушки. В тишине единения сердце Орри билось как крылья птицы на ветру, стремясь к Исвильде и прочь сомнения, страхи. Все прочь. Нет сил лгать себе, уверять, что это невозможно. Нет проблем, которых он не решит ради нее, нет преград, которые не преодолеет. Он не вернется в замок, никогда не увидит той женщины, что стала его женой — Исвильда его жена, венчанная самой судьбой, самим провидением.
