Райдо Витич - Чудес не бывает
А может не в друге дело?
Ведьма! Ну, точно, она испортила Оррика, наложила заклятье или еще чего там!
Или Гарт ослеп и свихнулся, видит чего нет, а что есть не видит?
А что есть, чего нет?…
Мужчина с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел прочь, скатился с лестницы. Поймал проходящего мимо монаха и спросил где брат Ансельм. И как только получил ответ — твердым шагом направился к нему, желая немедля получить святое причастие и все что нужно для спасения от чар ведьмы. А для себя решил: Оррик не может ее убить? Я убью, друг и, не беспокойся, рука не дрогнет!
— А поесть бы не мешало, — заметил Оррик, нежа в ладони волосы и щеку Исвильды.
— И выпить, тебе. Ты продрог и промок, но так и не позаботился о себе.
— Пустое, мне не привыкать мокнуть под дождем. Ничего со мной не станется. Ты согрелась?
— Да, мессир, ваш жар даже дождь успокоил. Слышите? За окном тихо, ливень прекратился.
Оррик счастливо улыбнулся и, переложив девушку на постель, решил все же спуститься вниз, проверить все ли расположились, всего ли хватает, расставлены ли посты, да и ужин, что ни говори, нужно взять. Исвильда наверняка голодна, раз даже у него в животе урчит.
— Я принесу ужин.
— Не задерживайтесь, мессир.
Оррик не удержался и поцеловал девушку, заверяя, что будет отсутствовать миг, который она не заметит.
Отец Ансельм оказался человеком сведущим и без труда и лишних расспросов обеспечил Гарта всем необходимым, включая инструкцию по умерщвлению ведьмы. А заодно наградил мыслью, что порой и мальчики не лишены колдовских чар, так что убивать-то надо бы сразу всех, чтоб наверняка.
Фогин воспарял, обретя цель, выход из положения и четкий план по спасению друга, и рванул к Орри. Но, проходя мимо кухни, заметил того у стола. Оррик накладывал рагу в миски и переговаривался с воинами, что задержались за столом.
Гарт дождался пока Даган не получит все желаемое и не направиться к себе. Перехватил его в коридоре, насильно впихнул под рубаху распятие, ладан и мирру.
— Спятил?! — нахмурился Орри.
— Ты! Это все ведьма, Орри. Поверь, я знаю, что говорю. Она изурочила тебя!
— Какая ведьма? — растерялся тот, напрочь забыв о своей жене.
— Та, с которой ты мечтал развестись! Отец Ансельм говорит, что и мальчики тоже могут насылать чары…
— Та-аак! — протянул сообразивший, о чем речь Оррик и предупредил ретивого друга, зная что тот способен на многое. — Только волос с его головы упадет — мы перестанем быть друзьями. Я убью тебя. Оставь бред экзорцизма монахам и епископам, не лезь, куда не знаешь.
— Так расскажи, чтоб знал!
— Не могу. Мог бы — давно рассказал. Одно скажу — не выдумывай того, чего нет.
Гарта перекосило в попытке сложить увиденное в келье и слова друга.
— Хочешь сказать ты не хочешь его?
— Хочу, — заверил Оррик, качнувшись к уху друга. — И не просто хочу, а до безумия. Душу за него продам.
— Ага? — отстранился Гарт, чтобы заглянуть в глаза Даган и все же понять — кто из них спятил? — Но я ничего не знаю, а то, что знаю — ни черта не значит, а то, что видел — выдумал? Ты целовался с ним, Орри!
— Да, и мечтаю поцеловать вновь. Я люблю его Гарт, — добил мужчину Орри.
Обошел, пока тот в остолбенении от услышанного складывал слова, фразы, действия и бросил в спину как кинжал:
— Больше никто нам не помешает и не отберет его у меня, ни Бог, ни Дьявол!
— Ты пропал, — прошептал мужчина, чувствуя как от отчаянья и переживания за друга, сдавило сердце. — Я помогу тебе, спасу… спасу, Орри! — заверил, сжав кулаки.
Тихо в келье, только потрескивают поленья в огне да нежность что витает, греет душу теплом забытым уже Исвильдой и незнакомым Оррику. Он не знал ласки и заботы, привык с раннего детства заботиться о себе сам и робел, и млел одновременно от заботы Исвильды, что, насытившись, принялась растирать его вином, поглаживая и, тем плавя в ласке всю решимость мужчины противостоять желанию. Он не мог оскорбить ее, взяв как деревенскую шлюшку, а жениться не мог тем более. И сказать, что женат — язык не поворачивался. И отказаться от близости девушки, от ее нежности и трепетных рук, что растирали его еле касаясь и наслаждаясь не меньше чем он, тоже не мог.
Тупик, но пусть время в нем остановится и даст Оррику запомнить ощущение желанности, полного доверия и надежды на любовь. Мечта о ней, что он считал — не для него, но манила и не таяла вопреки всей суетности и грязи в его жизни уже стучала в сердце и отравляла его сладким ядом, от которого он терял себя, забывал прежние ориентиры.
Исвильда любит его?
Исвильда, небесное создание, маленькая птичка, сполна хлебнувшая горести и бед. Малышка, чистая как слеза святого, наивная и трогательная как лепет дитя, доверчивая, милая, нежная.
Конечно неправда, возможно бред: но подожди сомнение, подожди мерзкая прямота реальности! Дай прикоснуться к чуду, погреться хоть миг в лучах его, забыть, кто ты и кто она, забыть и долг, и грубый мир, что не считается с иллюзией.
Словно ангел спустился с небес и коснулся его своим крылом — несмелым шепотом Исвильды, от которого дрожь и нега волной по телу и голова кругом, и душа прямиком в рай:
— Я люблю тебя.
Как отплатить ей?
Оррик повернулся и посмотрел в бирюзовые глаза, нежно касаясь девичьей щеки.
Сказать люблю?
Как пошло, как мало. Что слова если цена им набор букв, тогда как бесценность Исвильды в ее глазах. Доверии и любви, что не скрыта под фальшивую маску хитрости и лжи, что кинута ему под ноги, взлелеяна для него.
— Бесценная моя… — коснулся губ любимой. Ладони укрыли ее щеки нежнее, чем снежок укрывает по зиме землю, бережнее, чем мать пеленает дитя.
Замри мгновение. Уйди, исчезни прошлое и будущее — там нет ее, а значит, нет его.
И пусть сгинут все метания и печали, враги, дела, друзья.
Здесь и сейчас — она и он — больше ничего не надо, никого.
Но как ответить подлостью на доверие? Подвести, обмануть, разбить мечты и растоптать наивное сердце?
Оррик отодвинулся. Уложил, укрыл Исвильду, с комом в горле оттого, что придется уйти, оставить ее:
— Спи, — пусть тебе приснится радужный сон.
Взгляд девушки стал несчастным, печальным и обвиняющим.
Оррик поспешил уйти, сорвал непросохший плащ и кинув на пол у очага, завернулся в него с головой, отвернувшись спиной к девушке. Даган ненавидел себя в эти минуты, но точно знал, что презирал бы себя много больше, если б поступил иначе.
Исвильда не сдержала слез: он вновь показал, что она ему не нужна. Значит все напрасно?
