Виктор Точинов - Логово
Он позвенел ключами на крыльце, открыл дверь, шагнул внутрь, привычно зашарил рукой слева в поисках выключателя…
Руку схватили жестко, как клещами.
В бок уперлось что-то твердое.
Шепот — хриплый, страшный — защекотал ухо: «Пискнешь— труп!»
Снегирь не пискнул. Хотелось заорать во всю глотку — но он сдержался. К тому же в Тосно-2 никого не удивят и не встревожат пьяные вопли среди ночи.
Потом ему заломили руки, втолкнули в комнату. Зажегся свет. За столом сидел человек. В камуфляже, на голове — выцветшая зеленая бандана.
Снегирь хотел возмущенно спросить человека, кто он такой и что это значит — и не стал. Всё и так ясно.
Человек тоже не стал тянуть время.
— Где Ростовцев?
Настучали. Кто-то из поликлиники увидел— и настучал… Снегирь молчал, упрямо стиснув губы.
— Думаете, Павел Геннадьевич: увезли, спрятали дочь — и можно с нами играть в молчанку?
Снегирь молчал.
— Напрасно, — осуждающе покачал головой человек. — Мы влепили в вашу «копеечку» маленькое такое конструктивно не предусмотренное устройство. Радиомаячок. И в течение полутора часов можем привезти Таисию сюда. Тогда, думается мне, вам очень захочется, чтобы вас немедленно выслушали. Вопрос в другом: захочется ли нам — немедленно. Или сначала мы ее немного…
Человек замолчал, скривив нехорошую усмешку.
Мысли метались панически. Врет? Или действительно умудрились проследить путь? Ерунда, не могли успеть ничего «влепить» в машину… Или всё же? С какой точностью возможна пеленгация? Таську бабушка (мать покойной жены) не оставила у себя — поудивлялась и увела к знакомой, жившей там же, но на другом конце поселка Мга… Не найдут… Или?..
Снегирь молчал.
— Да что с ним заморачиваться?! — подал голос кто-то невидимый, один из двоих, державших Снегиря за руки. Голос был тот же, страшно шептавший на ухо. — Подвести ему к яйцам двести двадцать — живо запоет Киркоровым…
Было страшно. Все внутри сжалось в ожидании боли. Струйки пота сбегали по лицу. Кишечник резали внезапные позывы, и Снегирю почему-то было очень стыдно, что он сейчас по меньшей мере испортит воздух…
Но он молчал.
Человек снял бандану. Похоже, ему тоже было жарко — промокнул со лба бисеринки пота. Загорелый голый череп пестрел белыми пятнами ожогов, делавшими его похожим. на шляпку гриба-мухомора.
— Двести двадцать, говоришь… — задумчиво сказал человек. — Интересно… А что медицина об этом думает, а, Павел Геннадьевич? Пожизненная импотенция? Или наоборот, вместо виагры сработает?
Снегирь молчал, сосредоточившись на борьбе с собственным кишечником. Заставляя себя ни о чем больше не думать. Не вслушиваться в страшные слова. Только бы не опозориться, только бы не опозориться, только…
Мухомор славился среди команды Мастера гуманными методами допроса — примерно как киношный Штирлиц среди сотрудников РСХА. Поэтому сломался и рассказал всё Снегирь лишь несколько часов спустя. В том числе и про автовскую квартиру. Рассказал, когда из Мги — вычисленной Мухомором чистой логикой — привезли его дочь. Старуха-тёща, невеликого ума женщина, поверила какой-то срочно слепленной легенде и отвела «друзей зятя» к своей знакомой, приютившей Таську…
…Пришельцы ушли. Таська рыдала на кушетке — хотя ей, как и в прошлый раз, никакого вреда не причинили.
Снегирь сидел и думал, какая он мразь… Предатель. Стукач. Гнида…
И был не прав.
Выигранные им часы изменили многое.
Все молчали, не очень понимая, что имел в виду Стас.
— Смотрите, — пояснил он, — восстановили они не весь объект, правильно? Больше половины осталось вне нового периметра. А именно — снаружи сейчас жилой городок для офицерских семей, магазины, весь соцкультбыт… Так?
— Там все взорвано, — сказал майор, не понимая, к чему клонит Стас. — Надо думать, не хотели, чтоб кто-то самовольно поселялся или останавливался на ночлег в пустующих зданиях. Нет там никакого соцкультбыта. Груды обломков.
— Правильно, — согласился Стас. — А теперь смотрите: вот еще две груды обломков, на отшибе, примерно посередине между жилым городком и казармами, оказавшимися ныне внутри ограды. Угадайте с трех раз, что это такое?
Лисовский нахмурился. Не нравился ему этот нагловато-уверенный Стас… Хотя какой он Стас — псевдоним, прозвище, чтобы хоть как-то называть человека в ходе операции.
— Что гадать-то? — сказал Миша. — Котельная да подстанция. Вон, и столбы до сих пор стоят. Но провода-то сняли, поверху проскочить не получится. Да и ночи светлые.
— А трубы от котельной? — сказал Стас с торжеством. Майор наконец понял. Остальные тоже.
— Точно… — протянула Надежда. — В скольких военных городках я не бывала — везде трубы поверху идут, по земле… Только там, где проезд нужен, буквой «П» их изгибают. А здесь ни следочка…
— Вот-вот, — сказал Стас. — Ладно, допустим, трубы зачем-то демонтировали — или те, уходя, или эти, придя… Неважно. Но бетонные опоры под трубы? Их тут должна была бы остаться хренова туча… Или — если взорвали — хренова туча обломков.
— То есть — подземная теплотрасса… — задумчиво сказал Лисовский.
— Точно так. И никаких следов, что ее хотя бы перекрыли. По бетонному коробу, между труб, пройдем как по проспекту.
Ну, положим, не пройдем, а проползем, подумал майор. В принципе, реально. Почва тут песчаная, место высокое, грунтовых вод бояться нечего…
— Но почему зарыли? — удивилась Оленька. — При любом ведь ремонте до трубы сложнее будет добираться…
Миша не хотел об этом задумываться, идея прогуляться как по проспекту его захватила. Он пренебрежительно махнул рукой:
— А, да какая разница?! Значит были причины. Мне кореш рассказывал, в Сибири, на точке, километрах в двухстах от Иркутска, тоже случай вышел. Медведь повадился с теплотрассы изоляцию обдирать! Уж чем только вонючим не мазали, чтобы отпугнуть, а он снова за свое. В землю, правда, трубы не стали зарывать. Подстерегли мишку и завалили из драгуновки…
— Садисты, — констатировала Оленька. Животных она любила. Пожалуй, больше, чем людей.
Миша происходил из семьи потомственных уральских охотников-медвежатников и историй о медведях знал множество. Сам, правда, ходил на зверя лишь с карабином, но еще дед его, в сороковых, охотился по старинке, с рогатиной. По словам Миши, дома у него хранился подарочный, штучной работы набор медвежатника XIX века: капсюльное ружье, кинжал, рогатина с булатным пером — всё в чеканном серебре, один коллекционер сулил долларов кучу, на двухкомнатную квартиру хватало, да Миша отказался… Может, и не врал, хотя правда и вымысел были сплетены в его рассказах затейливо, как волокна металла в том самом булате…
